Книга «Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1965-1974 - Борис Васильевич Зубков

что с ними случалось.

Впервые Кингсли заговорил резко и повелительно:

— Разрешите мне указать вам, господин министр внутренних дел, что любая попытка со стороны правительства лишить меня свободы передвижения уничтожит для вас последний шанс на сохранение секретности. Таким образом, пока этот вопрос не стал известен широкой публике — вы в моих руках.

Когда министр ушел, Кингсли посмотрел на себя в зеркало.

— Я, по-моему, прекрасно сыграл свою роль, но лучше бы он не был моим гостем.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Далее события развивались стремительно. Группа сотрудников МИ5[3] сделала обыск на квартире у Кингсли, пока он обедал в зале колледжа. Был найден длинный список лиц, с которыми он переписывался. С него сняли копию. Из почтового ведомства получили сведения о письмах, посланных Кингсли после его возвращения из США. Сделать это было очень просто, поскольку письма были заказные. Выяснилось, что, вероятно, только одно письмо, адресованное доктору Лестеру в Сиднейский университет, еще находилось в пути. Из Лондона полетели телеграммы. Через несколько часов письмо было перехвачено в Дарвине, в Австралии. Его содержание телеграфировали в Лондон в зашифрованном виде.

На следующее утро ровно в десять часов на Даунинг-стрит, 10[4] состоялось совещание. На нем присутствовали министр внутренних дел сэр Гарольд Стэндард, начальник МИ5, Фрэнсис Паркинсон и сам премьер-министр.

— Итак, джентльмены, — начал премьер-министр, — все вы имели возможность ознакомиться с относящимися к делу фактами, и я думаю, все мы согласны с тем, что надо принять какие-то меры в отношении этого Кингсли. Содержание перехваченного в Австралии письма заставляет нас действовать без промедления. Остальные молча кивнули.

— Вопрос, который мы должны сейчас решить, — продолжал премьер-министр, — это, как нам конкретно действовать.

Министр внутренних дел не колебался в своем решении. Он настаивал на немедленном аресте.

— Я думаю, мы можем не принимать всерьез угрозу разглашения со стороны Кингсли. Мы можем перекрыть все явные каналы, по которым возможна утечка информации. И если это и причинит нам некоторый ущерб, он будет гораздо меньше, чем если мы пойдем на какой бы то ни было компромисс.

— Я согласен, все явные каналы можно перекрыть, сказал Паркинсон. — Что мне не ясно, это как мы перекроем скрытые. Могу я говорить откровенно, сэр?

— Почему бы нет? — ответил премьер-министр. — Хорошо. Неловко получилось с моим докладом относительно Кингсли на предыдущем нашем совещании. Я сказал тогда, что многие ученые говорили о нем как о человеке талантливом, но в то же время не совсем нормальном. Это я изложил вам правильно. Я не сказал, однако, что нет ни одной области, в которой люди так завидовали бы успехам и таланту другого, как в области науки. А зависть не позволит никому признать другого одновременно и блестящим и нормальным. Откровенно говоря, сэр, я очень сомневаюсь, что в докладе Королевского астронома может содержаться сколько-нибудь существенная ошибка. — И что отсюда следует?

— Сэр, я изучил доклад очень тщательно, и мне кажется, что я представляю себе характеры и способности людей, подписавших его. И я попросту не верю, что человек такого интеллекта, как Кингсли, затруднился бы найти способ предать все гласности, если бы он действительно этого хотел. Если бы мы могли медленно затягивать сеть вокруг него в течение нескольких недель, так медленно, чтобы он ничего не заподозрил, то, быть может, мы достигли бы успеха. Но он, конечно, предвидел, что мы можем допытаться внезапно его схватить. Мне хотелось бы спросить сэра Гарольда вот о чем. Сможет ли Кингсли разгласить эти сведения, если мы его арестуем внезапно?

— Боюсь, мистер Паркинсон совершенно прав, — начал сэр Гарольд. — Мы можем перекрыть все явные каналы: прессу, радио — наше радио. Но можем ли мы предотвратить распространение информации через радио Люксембурга или предусмотреть десятки других возможностей? Несомненно, да, если бы у нас было время, но боюсь, что за одну ночь мы с этим не справимся. Но кроме того, — продолжал он, — слух об этом будет распространяться, как лесной пожар, стоит только ему просочиться даже без помощи газет или радио. Слухи поползут, как цепные реакции, о которых мы столько теперь слышим. Очень трудно бороться с такими возможностями, они могут возникнуть где угодно. Кингсли, предположим, оставит в одном из тысячи возможных мест запечатанный конверт с тем, чтобы его вскрыли в определенный день, если не поступит других указаний. Вы же знаете, это обычная вещь.

— Это то же, о чем говорил Паркинсон, — прервал премьер. — Ну, Фрэнсис, мне кажется, у вас есть что-то еще про запас. Мы хотели бы услышать, что именно.

Паркинсон изложил план, который, по его мнению, мог себя оправдать. После некоторого обсуждения было решено его испробовать, тем более, что если этот план использовать вообще, то нужно действовать немедленно. Если же с ним ничего не выйдет, всегда останется возможность применить план министра внутренних дел. Совещание закончилось. Последовал звонок по телефону в Кембридж. Не сможет ли профессор Кингсли принять мистера Фрэнсиса Паркинсона, секретаря премьер-министра, в три часа дня? Да, профессор Кингсли сможет. Паркинсон отправился в Кембридж. Он был всегда точен и появился на квартире у Кингсли, когда часы били три.

— Гм, — проворчал Кингсли, — для ленча слишком поздно, для чая слишком рано.

— Надеюсь, вы не вышвырнете меня так же быстро, как других, — парировал Паркинсон с улыбкой.

Кингсли оказался гораздо моложе, чем ожидал Паркинсон; вероятно, ему было лет тридцать семь — тридцать восемь. Паркинсон представлял себе его рослым стройным мужчиной. В этом он не ошибся, но он никак не ожидал замечательного сочетания густых темных волос с удивительно синими глазами, которые были бы необычными даже у женщины. Кингсли несомненно был не таким человеком, которого легко забыть.

Паркинсон пододвинул кресло к огню, устроился поудобнее и сказал:

— Я слышал все о вашем вчерашнем разговоре с министром внутренних дел и разрешите мне сказать, что я категорически не одобряю вас обоих.

— По-другому он закончиться не мог, — ответил Кингсли.

— Может быть, но я все-таки жалею о случившемся. Я не одобряю таких дискуссий, в которых обе стороны занимают позиции, исключающие компромисс.

— По этому нетрудно угадать вашу профессию, мистер Паркинсон.

— Вполне возможно, что этой так. Но, откровенно говоря, я был поражен, узнав, что такой человек, как вы, занял столь непримиримую позицию.

— Я был бы рад узнать, какой компромисс мне предлагается.

— Это как раз то, зачем я сюда пришел. Давайте, я пойду на компромисс первым, чтобы показать, как это делается. Вот, кстати, вы упомянули о чае недавно. Не поставить ли нам