Книга Асы немецкой авиации - Йоганн Мюллер

Марсель был бы идеальным летчиком-истребителем Первой мировой войны, однако сейчас мы вели уже другую войну. Он был абсолютным индивидуалистом. Отличались даже его музыкальные вкусы. Мы все слушали пластинки с музыкой, которую наши национальные лидеры считали подходящей. А Марсель принадлежал к молодежи, которая любит джаз. Мне тоже нравится музыка, но я старался попусту не раздражать начальство, а вот Марселю было плевать на все. Он даже завел себе радио и слушал Би-би-си и другие запрещенные станции. Я не сделал ему выговора, хотя следовало бы. Я просто посоветовал быть осторожнее, и если его поймают, то я совершенно ничего не знаю.

Однажды, когда он все еще служил у нас, нас посетили несколько больших шишек из Берлина. Они совершали инспекционную поездку по истребительным частям, базирующимся на побережье. Старшим был генерал-оберст Ешоннек, начальник штаба люфтваффе. Весь личный состав построили, Ешоннек пошел вдоль шеренги, осматривая людей, и остановился около Марселя. Затем произошло нечто странное. Ешоннек посмотрел на Марселя и спросил, что тот делает здесь. Он думал, что Марсель улетел с Илефельдом. Марсель, недолго думая, ответил: «Мне сказали, что здесь охота лучше!» Ешоннек даже не улыбнулся и ответил: «Да, может быть. Но охота на девок здесь запрещена». Все расхохотались, и я тоже. Даже Ешоннек рассмеялся, шлепнул Марселя по голове, сбив фуражку, и пошел дальше.

В другой раз я шел по казарме с обычной проверкой. Кто-то из парней наклеил на стены фотографии кинозвезд и других женщин. С этим не было проблем. Однако когда я вошел в комнату Марселя, то наступил на пустую бутылку. Моя нога поехала в сторону, и я упал на спину. Бутылка покатилась под кровать. Когда я заглянул под кровать, то увидел там около десятка пустых бутылок. Спиртное было самым различным, в том числе и очень дорогим. Это было даже хуже, чем я думал. У Марселя была проблема с алкоголизмом, и мне следовало найти какой-то способ ее решить.

Я вызвал его и усадил перед собой. Я думал, что сумею достучаться до него, если буду разговаривать по-отечески, а не как старший офицер. Я был прав, но при этом я понимал, что не смогу командовать эскадрильей, если буду относиться к летчикам, как папочка к нашалившим детишкам. Я хотел приструнить его, но при этом не ломать карьеру. Я хотел помочь ему. Я уже узнал о его семье, его родители развелись. Мне казалось, что в этом ключ проблемы. У Марселя был комплекс неполноценности, он всегда чувствовал себя виноватым.

Я действительно хотел, чтобы он пережил войну. Я думаю, что было бы полезно при повторном разговоре с ним, несколько лет спустя, захватить выпивку. Он должен был стать старше и умнее. И тогда мы с Нойманом и другими сели бы вокруг стола и выпили, посмеиваясь над его глупостью, которая стала более очевидна задним числом. Однако в 1941 году он убыл в Африку, где тоже началась война. А мы отправились на войну на Восток.

Война на Восточном фронте резко отличалась от прошлой. Большинство боев происходило на высотах менее 3000 метров, так как русские использовали свои самолеты почти исключительно для поддержки войск в качестве летающей артиллерии. Как штурмовики они были очень эффективны. Начиная с июня 1941 года и до следующего года у нас было не слишком много воздушных боев. Наша JG-52 просто уничтожала все, что русские посылали против нас.

Когда мы сбивали английских, французских и других западных пилотов, у нас не возникало никакой вражды, только реальное восхищение пилотами Королевских ВВС. Они были хорошо обучены, образованны, истинные бойцы и прирожденные охотники. Когда мы сражались с ними, мы знали, что соблюдается рыцарский кодекс. Мы не расстреливали пилотов на парашютах, они тоже так не поступали. Обе стороны старались спасти летчиков, сбитых над Ла-Маншем или Северным морем. Часто мы сообщали по радио о сбитом летчике на их частотах, если тот оказывался ближе к английскому берегу. Когда англичане попадали в плен, с ними обращались как с уважаемыми гостями.

В Советском Союзе все пошло наперекосяк. Здесь не было тени взаимного уважения. Наша культура была близка к английской и вообще западной, хотя мы не походили на этих людей. Русские вообще не имели понятия о рыцарстве. Очень часто они расстреливали попавших к ним летчиков. Немногие, кто попал к ним в плен, провели в лагерях много лет. Я сделал вывод, что не сумею вынести все это, если меня собьют над вражеской территорией и я попаду в плен. Поэтому я всегда имел при себе заряженный пистолет. Я решил, что им придется убить меня, но в плен я не сдамся.

Очень часто люди не понимают, почему мы старались посадить поврежденные истребители вместо того, чтобы прыгать с парашютом. Это происходило совсем не потому, что мы не доверяли парашютам. Если истребитель загорится, конечно, я предпочту покинуть его. Причина заключалась в том, что мы хотели планировать к нашим линиям под прикрытием товарищей, а не прыгать на вражеской территории. Другой причиной было то, что советские пилоты почти в каждом бою расстреливали наших парашютистов. Помните, что они не подписали Женевскую конвенцию. Они не заботились о рыцарстве и человеческой жизни.

Бои, которые продолжались весь 1941 год, к концу года практически закончились. В августе я получил Рыцарский крест прямо на фронте. Мы летали до октября, но почти не имели боев. Мы базировались на юго-востоке России и летали в основном на разведку. Но именно во время такого вылета я попал в мой первый настоящий бой после встреч с Королевскими ВВС.

Мы летели вместе с Гюнтером Раллем, Альфредом Гриславски, Вальтером Крупински, Германом Графом и еще кое-кем. Мы участвовали в большом бою, Крупински был сбит и получил довольно тяжелую рану. Я видел, как он падал. Затем я был подбит, Гриславки претендовал на сбитый И-16, как и я. Затем он передал по радио, что он тоже подбит и направляется назад вместе с Пунски. Именно так мы часто называли Крупински. Ралль сбил два самолета, Граф два или три – я не помню. Мы не были приписаны к этой группе, но совершили несколько вылетов вместе с ними. У них либо не хватало самолетов, либо еще что-то. Мы потеряли два самолета, но никто не погиб, при этом были одержаны 7 побед. Я получил осколок в шею, но рана была легкой.

Мы повернули назад и последовали за Крупински и Гриславски. Мы видели, как они благополучно сели на вынужденную, а потом нас снова атаковали. Теперь это была пятерка Яков, они набросились на нас сверху от трех часов. Я предупредил парней и мы повернули влево-вверх, чтобы встретить противника. Ралль и Граф продолжили набор высоты. Я видел их. Мы завязали бой, стреляли, но попаданий я не видел, зато ощутил несколько попаданий в мой истребитель. Мы тогда летали на Ме-109F. Я надавил на левую педаль и дернул ручку влево, чтобы сделать переворот и погнаться за русскими. Их теперь было трое, они проскочили мимо и рванули вверх.

Тем самым русские совершили роковую ошибку. Они попытались уйти наверх и налетели прямо на Ралля и Графа, ожидавших там. Как и англичане год назад, русские попались в ту же ловушку. В считаные минуты все пять были сбиты, и я одержал очередную победу. Ралль сообщил, что у него в моторе падает давление, и мы увидели струю гликоля, бьющую из радиатора. Буквально через пять минут его мотор заклинило, и самолет превратился в тяжелый планер. Мой истребитель получил несколько дырок, но проблем не возникло, у Графа все было в порядке. Гриславски сообщил по радио, что приземлился, Пунски сообщил, что он ранен, но в полной безопасности.