Книга Отшельник - Борис Седов

* * *

Через полчаса после разыгравшейся в кабинете Вертякова сцены Элла Арнольдовна приоткрыла дверь и, заглянув в кабинет начальника, сказала:

— Борис Тимофеевич, к вам Сысоев.

— Пусть зайдет, — благодушно ответил Вертяков.

Элла Арнольдовна исчезла, и вместо нее появилась массивная фигура Анатолия Викторовича Сысоева, которого Толяном, а тем более Зубилом называли теперь только за глаза.

Начальник службы безопасности подошел к столу шефа и пожал милостиво протянутую ему руку. После этого он сел в кресло напротив Вертякова и закурил.

— Ну, как там у нас на фронте безопасности? — посталински шутливо поинтересовался Вертяков.

— Насчет безопасности все нормально, — ответил Зубило, поправив душивший его галстук, — а вот насчет другого…

— Ну-ка, ну-ка, давай, расскажи, — заинтересовался Вертяков, все еще пребывавший в состоянии приятной расслабленности, — что там насчет другого?

— Да крестьяне эти… — Зубило поморщился.

— Какие крестьяне? — Вертяков посмотрел на двигавшиеся губы Зубила и тут же вспомнил горячие и пухлые губы Эллы Арнольдовны.

Ассоциация получилась настолько нелепой и неприятной, что он потряс головой, стряхивая неожиданное наваждение, сел прямо, откашлялся и сказал бодрым деловым тоном:

— Так. Крестьяне. Какие крестьяне? Что там с крестьянами?

— Да эти, из Орехового, там, где кедр рубят.

— А-а-а, эти… — Вертяков вспомнил, о чем идет речь, — ну и что они там?

— Да они оборзели, вот что они! — возмущенно сказал Зубило, — пришли на делянку и базарят не по делу.

— А о чем они базарят-то?

— Не рубите, говорят, наш лес, уходите отсюда! Будто им кто-то разрешил рот открывать.

— Ну и что? — Вертяков пожал плечами, — послали бы их куда подальше и все дела.

— А их и послали. Бригадир послал. Он сейчас в больничке лежит. И еще шестеро рабочих.

— То есть как? — Вертяков нахмурился.

— А вот так. Бригадир говорит — пошли отсюда к такой-то матери, а один из мужиков перекрестился и как даст ему в башню, бригадир с копыт и до сих пор в реанимации. Ну, работяги и завелись, а мужиков человек двадцать было, и все здоровые, да еще с кольями… В общем, побились конкретно.

— И что дальше?

— А дальше… На следующий день — позавчера, значит, братва поехала туда разбираться.

— Разобрались?

— Разобрались. Приехали на пятнадцати машинах и всю деревню раком поставили. Мужиков загасили конкретно, думали, что те угомонятся… Да вот только…

Зубило замялся. Нужно было переходить к более серьезной части повествования, а он знал, что Вертяков не любит плохие вести. Но, зная, что рассказывать все равно придется, он вздохнул и продолжил:

— В общем, ночью мужики подожгли делянку. Ну, не саму делянку, а кухню, два трелевочных трактора и одну палатку. Облили бензином и подожгли. Те, кто в палатке были, еле выскочить успели, один сильно обгорел…

— Это серьезно… — Вертяков достал из пачки сигарету, и Зубило услужливо поднес ему зажженную зажигалку.

— Это серьезно, — повторил Вертяков, — за такое и ответить можно.

Зубило убрал зажигалку в карман и, вздохнув, неохотно сказал:

— Ну, они, в общем, ответили…

— Что значит — в общем?

Зубило помялся и сказал:

— Ну, вчера вечером братва собралась, конкретно побазарили и, как стемнело, поехали разбираться. Машины оставили подальше, чтобы деревенские номеров не запомнили, подошли к деревне и… В общем, подожгли хибары ихние. Четыре штуки подожгли. Так там такой вой поднялся, как на стадионе после гола. Мужики выскочили, а они ведь там охотники все, так что хоть и без штанов, зато все со стволами. А стволы у них, сами знаете — карабины да помповики. В общем — двоих наших положили, а пацаны разозлились и тоже палить начали. Пятерых завалили, а Лаборант с Вованом поймали дочку старосты, разложили ее за сараем и отпердолили во все дыры…

Вертяков ошеломленно уставился в пространство перед собой, сигарета повисла у него на губе, и было видно, что такой поворот событий явился для него полной неожиданностью, и неожиданностью весьма неприятной.

Те люди, которых он считал чем-то вроде говорящих животных, оказались способными постоять за себя. Мало того, конфликт вышел за рамки обычной разборки, и если о двух застреленных бандитах можно было просто забыть, то пять убитых крестьян и изнасилованная дочка старосты могли обернуться серьезными проблемами. Лично Вертякову это пока ничем не грозило, но связь кровавого конфликта с вырубкой заповедного леса была очевидной. Документы, по которым кедровник оказывался вне охранной зоны, выглядели очень убедительно, однако если бы кто-нибудь очень заинтересованный и хорошо прикрытый занялся ими, то результаты такого расследования грозили Вертякову как минимум отставкой.

Нужно было принимать срочные меры, и это выходило за рамки компетенции начальника службы безопасности. Поэтому Вертяков с ненавистью посмотрел на Зубило, крякнул и сказал:

— Да, наворотили вы делов… А мне теперь разгребать дерьмо за вами.

— Ну, Борис Тимофеевич…

— Что — Борис Тимофеевич? — заорал Вертяков. — Что? Уроды, мозгов ни хрена нет, только стрелять и трахаться можете! Пшел отсюда!

Зубило вскочил и торопливо вышел из кабинета.

Вертяков посмотрел ему в спину с таким выражением, будто нажимал на автоматный спуск, но Зубило этого не почувствовал и не повалился на паркет, обливаясь кровью.

А хорошо бы, подумал Вертяков…

Заглянувшая в кабинет Элла Арнольдовна увидела лицо Вертякова и сразу же плотно закрыла дверь. Она знала, что, когда на лице у шефа такая гримаса, лучше к нему не соваться. Однако Вертяков, заметив мелькнувшую в дверях Эллу Арнольдовну, крикнул:

— Элла!!!

Она немедленно открыла дверь и, не входя в кабинет, сказала:

— Я вас слушаю, Борис Тимофеевич.

— Принеси мне коньяку.

Элла Арнольдовна кивнула и скрылась.

А Вертяков, бормоча непристойности, снял трубку и набрал номер брата.

Через несколько гудков голос Саши Кислого произнес:

— Я слушаю.

— Привет, Саня, — грустно сказал Вертяков.

— Привет, Борюня, — так же невесело ответил Кислый.

— Ты слышал?

— Слышал, — вздохнул Кислый.

— Ну и что делать будем?

— Надо думать, — резонно ответил Кислый.

— Вот именно.

Вертяков покосился на Эллу Арнольдовну, которая внесла в кабинет поднос с бутылкой коньяка, рюмкой и нарезанным лимоном на блюдце, и сказал: