Книга Инструкция по ловле ведьм - Ирина Лещенко

Тут же получаю обидный подзатыльник.

А ведь раньше счет был равный. Поймал ведьму, сжег — она тебя прокляла до пятого колена, да так, что кожа пластами с тела сходит…Нет же, уравняли шансы.

— Если бы не оковы, у тебя бы уже ни зубов, ни волос… — шепчу я, косясь на провожатого. Запоминаю.

Тот поджимает губы и придает мне скорости древком копья меж лопаток.

На площади яблоку упасть негде. Сдерживаю недостойное желание начать плеваться во всех подряд. Одинаково рады что помощи моей просить, что хвороста в огонь подо мной подбросить.

Меня ведут меж двух человеческих стен, и только стража их сдерживает, не давая затоптать нас заживо. Гомон вокруг, как в курятнике. Оживление, блестящие от возбуждения глаза.

В эту секунду я познаю все оттенки небывалого для меня чувства — ненависти.

Небо над головой медленно светлеет.

Наскоро сколоченный помост — как же, в этом богом забытом месте такого еще не случалось. Кто бы сказал им, что прямо напротив помоста годами ведьма живет и горя не знает. При виде кучи рядом сложенного хвороста мне становится плохо на мгновение, а потом желание выжить превращается в твердую уверенность.

На помосте чинно расставлены стулья и даже столик стоит с какими-то закусками. Там тоже оживление — в глазах, слезящихся после бессонной ночи, рябит от белизны и алых кругов.

Смотреть туда не хочется, но нас подводят все ближе. Глаз цепляется за неровно сложенный костер — с одной стороны намного выше.

Там стоит невысокая деревянная лавка, заваленная кое-как. Для меня, видимо. Чтоб гореть веселее было — голова к голове.

На помост нас не пускают — ставят прямо перед ним. Снова заставляют опуститься на колени, отходят чуть в сторону. Я разглядываю деревянную мостовую под ногами с нездоровым интересом — а ну как прогорит, под костром-то? Менять придется…

Слышу негромкий спор. Настороженно прислушиваюсь, едва ушами не шевеля.

— Надо бы кого из Совета дождаться. — с тяжелым вздохом говорит тот самый дребезжащий голос, что встречал нас на входе. Эх, рыцарь, рыцарь, а ведь говорила тебе. Если б знал — потащил бы в этот притон светлых убийц?

— Все решили уже. Не стоит по таким мелочам братьев гонять. — с легким раздражением отзывается второй. Я сцепляю зубы. Голос этого маньяка, не моргнув глазом решившегося на убийство, режет слух.

Наверху наконец определяются, выталкивая вперед какого-то щуплого брата не самого великого сана. Тот, развернув длинный свиток, начинает гнусаво и неразборчиво считывать наши многочисленные преступления.

Точнее, только мои. Слушаю вполуха — какая разница, чего мне еще приписали. Пропускаю момент, когда толпа слитно и озадаченно замолкает. Брат замолкает на полуслове.

Исподлобья смотрю на помост и не могу больше глаз оторвать.

Талар прекрасен и ужасен одновременно — он теснит сразу троих братьев, шипя что-то гневное — лица светлых выражают самые разные эмоции, от брезгливого недоумения до откровенного ужаса. На нем дорогая, золотом вышитая одежда, на боку — узорчатые ножны.

— Ты совсем умом тронулся? — по деревянным ступеням торопливо взбегает, кутаясь в алый плащ, пожилой светлый. Видимо, у него и правда личные счеты с Таларом — и на площади, и сейчас они не из-за меня воюют, нет.

Просто у них появился новый предлог.

Глаза на таком расстоянии у Талара черные-черные. Он пытается перехватить мой взгляд, но я опускаю голову. Уходи уже… Какая власть у тебя против ордена? Смех один.

Рыцарь сбоку едва заметно косится на меня. Выглядит он непривычно — челюсть неестественно выдвинута, лицо словно длиннее стало. Я виновато пожимаю плечами.

Солнце вот-вот взойдет.

Я больше не смотрю на Талара — его уводят куда-то в толпу. Ни на кого не смотрю больше.

Нужно собраться.

Я продумала все, кроме одного. Если вдруг нас решат казнить, не давая сказать последнее слово…

По спине бегут мурашки.

Представление затягивается — но наконец с меня снимают оковы, заменяя их обычной веревкой. Не могу сдержать стона облегчения. Оковы снимает деревенский проповедник — хоть убей, не помню, как его зовут — и презрительно ухмыляется, видя, как я украдкой шевелю пальцами.

— Ведьме последнее слово не дается. — объявляет он, аккуратно складывая оковы в поднесенный ларец, и тоном ниже добавляет. — От вас, тварей, никакого раскаяния не дождешься.

— Вы ему что, челюсть свернули? — с отвращением спрашивает пожилой брат, за подбородок приподнимая голову рыцаря.

Все внутри меня сжимается, но виду не подаю.

— Да какая разница. — скрипучий голос принадлежал совсем уж древнему, сморщенному, однако на удивление бодрому старичку. — Ему зачем на костре целая?

Смеется.

Рыцарю тоже связывают руки — до этого времени он был свободен.

Никто не спешит и не волнуется — ну что мы, связанные, можем сделать? Один воин, и тот едва дышит…

— Мы даем тебе право покаяться. — доверительно сообщает рыцарю один из братьев. — Тебе есть что сказать?

Он вскидывает голову, отбрасывая волосы назад. Коротко кивает.

Братья отходят обратно, цепочкой поднимаются, рассаживаются. Покаяние — самая для них главная часть всего этого балагана, перед сожжением они уйдут, оставив одного наблюдать. Бежать нам некуда, пусть мы и одни сейчас — вокруг кольцо стражников, а дальше непроницаемая, жадная толпа.

— Начинай. — кивает дедок, усаживаясь поудобнее. Первые солнечные лучи красят его бороду в нежно-розовый.

Даже избитый, он быстр. Слишком быстр для меня.

Короткий миг — и я уже лежу на спине, рухнув на свои беспомощно вывернутые кисти. Светлые пряди нависают со всех сторон, отгораживая нас от остального мира тонкой пеленой. От удара воздух из легких выбивает — светлый болезненно морщится. Наверняка отбитому нутру такие развлечения не нравятся, да и меня вот-вот расплющит…

Кто-то возмущенно охает. Я улыбаюсь.

Говорить не нужно — в наших глазах сейчас целая орда бесов танцует, одна на доих.

— Он что, загрызть ее пытается? — недоверчиво уточняет кто-то. Рыцарь приподнимает одну бровь и раздвигает губы в кривой ухмылке.

Стекло влажно блестит меж зубов.

Вместе с прощальным хрустом фиала обветренные губы прижимаются к моим. Осколки стекла режут обоих, попадают в рот вместе с каплями крови.

И сила — такая, что я кричу прямо в чужие губы, не чувствуя больше ни порезов, ни боли. Только могучий поток, проходящий сквозь мое тело.

Только голубые глаза, в которых плавает мое отражение.

Глава 18

Я была уверена, что удержусь, что справлюсь, иначе не стоило и затевать, но…я же всегда уверена, что смогу, только не всегда получается.