Книга Ровельхейм: Право на жизнь - Анна Ледова

— Садитесь, Эррано.

Тот не шелохнулся, ожидая прежде услышать, зачем он здесь. Впрочем, и сам уже, наверно, догадался. По учебе нареканий нет, лично Шентия у него ничего не ведет, а, значит, вопрос личного характера. Ронард тоже выждал паузу.

— Я не стану отговаривать Ардину от поездки, — вдруг выпалил Эррано. — А Вы не вправе запрещать.

Ну что ж, хоть не тушуется, сразу к сути.

— Это опасно, Эррано. Уж Вы-то не питаете иллюзий насчет нерушимости мирного договора? Особенно прожив всю жизнь в пограничной Корсталии?

Эррано замолчал. Границы Империи проходили в том числе по Южному морю, воды которого государство делило с соседней Самаконой. И помимо их торговых судов моряки корстальского порта не раз подмечали военные корабли, тщательно замаскированные под мирные. Эррано явно не дурак и знает об этом.

— Не ожидал, что Вы так печетесь о студентах Академии, — запустил неумелую шпильку Анхельм. — Но мы будем под защитой Леса, а Ардина — еще непосредственно под моей. И ушатывайте Вы ее хоть до полусмерти своими тренировками, захочет ехать — на руках понесу.

Студент смотрел решительно, явно заявляя свои права на подругу. Ронард кивнул, что-то такое он и ожидал услышать. Но позвал Эррано не за этим. Ронард потянулся к ящику массивного дубового шкафа, сняв предварительно запирающее заклинание.

— Выпьете, Эррано? Вас зовут Анхельм, да? Духи Кирс-Анофф любезно поделились одним редким напитком, который не производят в нашем мире.

Студент моргнул, не ожидая такого поворота. Но Ронард уже разлил по пузатым бокалам янтарную остро пахнущую жидкость — методом проб он подобрал к этой странной крепкой настойке идеальный сосуд, раскрывающий аромат.

— Да сядьте уже, Эррано, не собираюсь я Вас травить, — поморщившись от подозрительного взгляда студента, указал Ронард тому на кресло. — Я хочу рассказать Вам историю. О веселой прекрасной девушке. Когда-то тоже первокурснице. С редкой в наши дни магией — Тьмой Изначальной.

Ронард

— Не мне, думаю, Вам объяснять о происхождении магии и ее значении в нашем мире. Как и то, что магия уходит, — это тоже ни для кого не секрет. Кто-то винит в этом эксперименты древних магов, с легкостью тасовавших Свет и Тьму Изначальные с другими силами — с теми же стихиями, с Изнанкой, с собственными мыслями и чувствами, с самим чудом жизни. Так возникла радуга того магического разнообразия, что мы знаем сейчас. И ваша водная, и моя — боевая и не только. Магия же Изначальная стала редкостью. Темная магия сейчас — серая, не черная. Светлая — тоже с оттенками, не чисто белая. Теперь редко появляются маги с абсолютно черной или ослепительно белой силой…

Ронард пригубил жгучий полюбившийся напиток и погрузился в невеселые воспоминания, Эррано к предложенному бокалу так и не притронулся.

У Сойры была Тьма Изначальная. Не очень сильная, но непроглядней самой черной ночи. Ронард видел это сам — в тот день они проходили Вратами оба, пусть и приехав из разных мест. Ронард прошел следующим, а затем незнакомая девушка подошла сама, искренне восхитившись его магией — красно-белая, это так благородно и красиво! Как ее любимые цветы клеродендрума.

Его обучение на первом курсе начиналось только через месяц и Ронард отбыл обратно в столицу. Но к первому учебному дню вез с собой небольшой букет, с трудом отыскав нужный сорт растения, — до того запала в его душу милая улыбка и теплые карие глаза с зелеными искорками. Сойра же за короткое время успела очаровать всех и с первого дня была окружена воздыхателями. Но самая восторженная ее улыбка все же досталась Ронарду и красно-белым цветам.

Она и так была красавицей — стройная фигура, чуть тронутая золотистым загаром кожа, смеющиеся большие глаза с пушистыми ресницами, пышные каштановые волосы. Но окончательно всех покорила ее мягкость, изящество, неизменная добрая улыбка. Ко всем она обращалась ласково, на равных, пусть и была из известного богатого рода. В первую неделю Ронард передрался с половиной сокурсников лишь за право сидеть за ближайшим к ней столиком в столовой. Со старшекурсниками помог друг Никас Ксавия, они сдружились еще подростками с тех пор, как у обоих проявился дар.

И Сойра приняла внимание Ронарда, деликатно отказав другим соискателям. Впрочем, это не мешало тем продолжать тайно и явно вздыхать по очаровательной красавице. Пылкий же юный Ронард взялся за тонкое искусство ухаживаний по всем правилам этикета — чего не делал ни до этого, ни больше никогда после. Романтические прогулки, тайные записки, цветы, любимые лакомства — наградой за неустанное внимание ему всегда служил благодарный теплый взгляд, а то и смущенный мимолетный поцелуй, но и от того голова кружилась от счастья.

Совместных предметов у них практически не было, Ронард своими успехами не хвалился, но и Сойру не расспрашивал, не об учебе же разговаривать наедине! Когда еще столько всего насущного не обсуждено — ни любимое время года, ни забавные случаи из детства.

Однажды, когда они после занятий прогуливались по осеннему Разнотравному саду, ее милая улыбка показалась Ронарду чуть вымученной. Обеспокоенный, он все же выспросил, чем она удручена, уже готовый стереть в порошок любого неугодного студента, а то и чересчур строгого преподавателя. Сойра все же рассмеялась, успокоив ретивого возлюбленного, — просто первые практики по контролю и управлению магией дались нелегко, прежде-то она вообще никогда силу не применяла.

Это повторилось через пару дней, Сойра вечером снова выглядела расстроенной, хотя все так же мягко улыбалась Ронарду. Он же до этого всеми правдами и неправдами сторговался с местными духами-поварами на ее любимый малиновый мусс за довольно унизительную расплату. Сойра лишь рассеянно кивнула и даже не попробовала лакомство. Оттаяла она лишь минут десять спустя, когда поплыла уже прослойка мороженого и опало воздушное суфле. Все это время Ронард держал ее за руку, дождавшись наконец привычной ласковой улыбки. В тот вечер они допоздна болтали обо всем на свете, Сойра же избегала снова говорить о магии.

Ронард неустанно восхищался ей в присутствии Никаса, их обоих объединяла на занятиях боевая магия. В один из дней Никас вдруг поморщился, выслушивая очередные восторженные излияния друга.

— Знаешь, Рон, ты ее чуть не в богини записал. Нет, я, признаться, поначалу тоже был очарован… Сойра очень красивая, никто не спорит. Только не такая уж и добрая и чуткая, как ты все описываешь. Вчера лекции по истории попросил, так просто мимо прошла, даже не поздоровалась…

Ронард дальше слушать не стал и от возмущения зарядил в приятеля мощным залпом, благо разговор происходил на парной тренировке. Помирились быстро, на следующий же день скрепили дружбу в городском кабаке. А в понедельник Сойра, которая сама же отказалась ехать в Ровель, сославшись на плохое самочувствие и попросив оставить ее одну, неожиданно накинулась на него с обидой, мол, друзья тебе дороже. Глаза ее при этом потемнели, из тепло-карих стали цвета горького шоколада. Ронард списал легкую истерику на обычную женскую болезнь и долго и клятвенно заверял ее в своих неизменных чувствах. Наконец взгляд ее снова потеплел и Сойра, уткнув лицо в ладони, прошептала: