Книга Неприличная страсть - Колин Маккалоу

— Да, было.

Она чувствовала себя подавленной, но где-то внутри шевелилось возмущение против такой резкой отповеди.

— Да, мне было холодно в пустыне. И я голодала и умирала от жажды. А в джунглях — от жары. И болела — болела так, что мое тело не принимало ни пищу, ни воду. Но я выполняла свой долг. Я не комнатная собачка! И не безразлична к вашим детским страданиям. А если я неправильно выразилась, прошу меня извинить. Но мои слова были сказаны с одним-единственным смыслом!

— Вы жалеете меня, а я не хочу вашей жалости! — с мучительной ненавистью крикнул Льюс.

— Вы ее не получите. При чем здесь жалость? С какой стати мне вас жалеть, скажите мне ради Бога? Неважно, откуда вы вышли, с чего начали. Важно только, куда вы придете.

Но печальное настроение уже покинуло его, а вместе с ним ушла и откровенность, и перед ней снова сидел прежний Льюс, непринужденный, сверкающий холодным блеском.

— Ну, как бы там ни было, к тому моменту, как меня заграбастали в армию, у меня уже были самые лучшие ботинки, какие существуют на свете. Это уже в Сиднее, когда я стал актером. Лоренс Оливье мне и в подметки не годился!

— А какое у вас было имя, Льюс?

— Люшес Шеррингхэм, — он со вкусом произнес имя, делая ударение на каждом слоге. — Но для балаганов длинновато, это я уже потом понял. Тогда я переделал его на Люшес Ингхэм. Люшес — хорошо подходит для сцепы, да и для радио неплохо. Но когда я попаду в Голливуд, я придумаю что-нибудь позадиристее, например, Рэтт или Тони. А если мой образ окажется больше похожим на Колмэна, чем на Флинна, тогда и просто Джон сгодится.

— А почему не Льюс? В нем тоже есть что-то задиристое.

— Не идет с Ингхэмом, — уверенно заявил он. — Если оставаться Льюсом, тогда надо забыть Ингхэма. Но это идея. Льюс? Льюс Диаволо! Девки в обморок попадают.

— А Даггетт не подойдет?

— Даггетт?! Да разве это имя? Дерьмо собачье! — Лицо его судорожно передернулось, как будто какая-то полузабытая боль снова кольнула его. — Ох, сестренка, как же я был хорош тогда! Слишком молод, конечно. Но у меня не хватило времени, чтобы как следует врезаться в память — понадобился Родине и Королю. А когда я вернусь, будет уже поздно. Годы не те… Какая-нибудь льстивая сволочь, у которой, понимаете ли, давление слишком высокое или папа слишком богатый, и он может откупиться от армии, купается в моей — моей! — славе. Разве это справедливо?!

— Если у вас все получалось и вы талантливы, возраст не имеет значения, — сказала она. — Вы добьетесь своего. Кто-нибудь заметит ваш талант. А почему вы не попытались устроиться в одно из концертных подразделений, когда их формировали?

Он посмотрел на нее с видом глубокого отвращения.

— Я серьезный актер, а не престарелый эстрадный шут! Эти господа, которые набирали людей для концертных подразделений, сами как будто персонажи из водевиля; им нужны были только фокусники и таперы. А молодых людей просим не обращаться.

— Все равно, Льюс, у вас получится. Я знаю. Если человек так сильно чего-то хочет, как хотите вы стать актером, он всего добьется.

До слуха сестры Лэнгтри внезапно донеслись отдаленные стоны, и она заставила себя разорвать колдовскую паутину, сплетающуюся вокруг нее, и преодолела незаметно подкрадывающееся чувство любви.

Наггет затеял жуткую возню, и шум где-то неподалеку от ее кабинета, скорее всего, разбудит Мэтта.

— Сестренка, меня так скрючивает! — подвывал голос.

Она поднялась, глядя на Льюса с искренним сожалением.

— Льюс, мне страшно жаль. Правда. Но если я сейчас не пойду к нему, вам всем сегодня ночью придется за это заплатить.

Она дошла уже почти до дверей, когда Льюс произнес:

— Это неважно. Меня-то ведь не скрючивает!

Лицо его снова передернулось, горечь от несбывшихся в очередной раз надежд заливала его. Капризное чадо заскулило в поисках мамочки, и эти жалкие звуки украли у него чудесные мгновения самоутверждения и признания. А мамочка, как все мамочки на свете, отправилась нянчить того, кто требовал, чтобы его понянчили. Льюс взглянул на чай, уже почти остывший, так что на нем образовалась противная толстая молочная пенка. Он с отвращением поднял кружку и очень медленно, нарочитым жестом перевернул ее вверх дном.

Чай залил весь стол. Нейл вскочил на ноги, стараясь, чтобы льющаяся жидкость не попала ему на брюки. Льюс остался на месте, совершенно безучастный к судьбе своей одежды, и смотрел, как липкая жидкость подтекла к краю стола и полилась на пол.

— А ну вытирай, ты, невоспитанный ублюдок! — процедил Нейл сквозь зубы.

Льюс со смехом поднял глаза.

— Попробуй заставь! — с едкой четкостью произнес Льюс, придавая своим словам оскорбительный оттенок.

Нейл затрясся, но заставил себя выпрямиться и стоял, скривив губы. Лицо его побелело.

— Если бы я не был выше вас по званию, сержант, я бы не стал лишать себя величайшего удовольствия заставить вас носом вытереть все это.

Он повернулся на каблуках и нащупал проход между ширмами, скорее случайно, чем преднамеренно, не спотыкаясь, но как ослепленный.

— Сейчас тебе! — крикнул Льюс вдогонку пронзительным издевательским тоном. — Давай-давай, капитан, беги бегом, спрячься за своими чинами. Кишка тонка!

Мускулы на его руках расслабились, стали вялыми. Он медленно обернулся к столу и увидел, что Майкл возится с тряпкой, вытирая лужу. Льюс уставился на него в немом изумлении.

— Ну ты и глупый кукушонок! — проговорил он. Майкл не ответил. Он взял промокшую тряпку и кружку, положил их поверх всей посуды на самодельный поднос, без труда поднял его и понес в столовую. Льюс остался сидеть за столом один, свет и жар в его глазах угасали, и он изо всех сил молча и упорно сдерживал слезы.

Глава 9

Исключительно по своему собственному желанию сестра Лэнгтри работала с перерывами полный рабочий день. Годом раньше, когда База номер пятнадцать только образовалась и создали отделение «Икс», старшая сестра выделила для него двух сестер. Вторая сестра, болезненная несимпатичная женщина, не обладала должным характером, чтобы управиться с такими больными, как пациенты отделения «Икс». Она продержалась месяц, после чего ее заменили на крупную, чрезвычайно резвую девицу, чье умственное развитие остановилось на уровне школьницы-сорви-головы. Она поработала неделю и потребовала перевода, и не потому что как-то пострадала сама. Она просто наблюдала, как сестра Лэнгтри разбиралась с жуткой сценой затяжного приступа буйства у пациента. Третья оказалась слишком вспыльчивой и совершенно не могла прощать больным их выходки, так что через десять дней сестра Лэнгтри сама пришла к старшей сестре умолять ее о переводе очередной неподходящей кандидатуры в другое место. Рассыпаясь в извинениях, Старшая обещала подыскать кого-то более подходящего и как можно скорее. Но никто так и не появился, то ли потому что она не смогла найти желающих, то ли просто забыла, сестра Лэнгтри понятия не имела.