Книга Как блудный муж по грибы ходил - Юрий Поляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Понял. А с этой что будешь делать?
– Тебе отдам. Позвонишь и скажешь, что от Бориса.
– Нет, я…
– Не трусь, Тапочкин! Разведенка – мечта начинающего сексуала! Краткий курс молодого бойца. Или ты уже закончил половую карьеру в девятом классе?
– В восьмом, – улыбнулся Олег, заранее зная, что ни с какой разведенкой он встречаться не станет…
Вообще с Борькой у Башмакова сложились странные отношения: Олег был старше на два года, отслужил уже армию, но Слабинзон держался с ним покровительственно и чуть иронически. Это покровительство Олег принимал совершенно спокойно и охотно следовал советам друга, который не только лучше учился, но еще и всегда владел дополнительной информацией самого разнообразного свойства. Однажды они шли после занятий, и Борька кивнул:
– А ты знаешь, кто это там сейчас «у ноги» стоит?
– Кто?
– Сын Хрущева.
– Хрущева? – Башмаков с удивлением вперился в лысеющего очкарика, стоящего возле памятника Бауману. – Похож… А что он здесь делает?
– Гнездо у него здесь…
Если сдавали зачет «машине», Борька точно знал, какой именно ответ из пяти вариантов нужно выбрать.
К концу третьего курса Слабинзон начал писать стихи – тогда многие этим баловались. Борька заявил, что это у него наследственное: покойная бабушка Ася (она, кстати, была старше Бориса Исааковича почти на десять лет) тоже писала стихи, дружила с футуристами и даже дала пощечину самому Маяковскому, нагло приставшему к ней после диспута под названием «Сдохла ли поэзия?». Потом она пожаловалась Лиле Брик, и та добавила «горлану-главарю» еще одну оплеуху от себя. Владимир Владимирович заплакал и пообещал застрелиться.
И вот однажды после лекций Борька потащил Олега на заседание литературного объединения при горкоме комсомола. Стихов Башмаков сроду не сочинял, но однажды в армии, когда мысли об изменщице Оксане стали невыносимы, он, сидя в Ленкомнате и делая вид, будто пишет письмо домой, на самом деле запечатлел на бумаге свое глубокое отчаяние. Получилось что-то среднее между рассказом и воплем души. Короче, боец стоит в карауле с автоматом, думает о своей неверной девушке и хочет застрелиться. Он уже передвигает предохранитель, оттягивает затвор, но в этот момент вдруг появляется командир, проверяющий караул, и отчитывает бойца, не крикнувшего своевременно: «Стой! Кто идет?» Все это, кстати, было не придумано, а случилось с Олегом на самом деле.
Литобъединением руководил старенький, седенький поэт-песенник. На каждом заседании он непременно рассказывал одну-две истории, начинавшиеся словами: «Как-то раз мы с Мишей Светловым пошли в ресторан…» У тех, кто регулярно посещал литобъединение, сложилось впечатление, будто Светлов ничего в жизни больше не делал, как только ходил в рестораны, а потом хулиганил вместе с поэтом-песенником.
Первой читала стихи юная дама с белым от пудры лицом и кроваво напомаженными губами. Голос у нее был тонкий, рыдающий:
Подслеповатый руководитель слушал, чуть склонив голову набок, и еле заметно улыбался. Когда она замолчала, он некоторое время жевал губами, а потом задал с виду невинный, но в сущности ехиднейший вопрос:
– А что все-таки сломалось?
– А что обычно ломается у девушек! – хихикнул Борька.
– Без двусмысленностей, юноша! – Старый поэт поднял сухой палец.
– Это же метафора! – чуть не заплакала напудренная.
– Ах, метафора! Вы знаете, как Миша Светлов назвал этого… как его? – Руководитель явно прикидывался, что забыл фамилию знаменитого поэта. – Ну, он еще все Ленина с денег убрать просит…
– Вознесенского! – подсказали из зала.
– Да, этого… Он назвал его «депо метафор». Запомните!
Следом читал парень внушительной рабочей наружности. Каждую рифму он словно вбивал в воздух здоровенным красным кулаком:
– А разве сейчас есть гудки на заводах? – ехидно спросил из зала Слабинзон.
Заводской парень побледнел, сжал кулаки и с ненавистью посмотрел на обидчика:
– Не твое дело!
– Ничего, ничего, это метафора. Так ведь? – коварно улыбнувшись, спросил руководитель.
– Метафора, – угрюмо согласился рабочий поэт.
– Но дело не в метафоре. Это стихи для стенной газеты – не более того.
– Посмотрим! – буркнул парень и скрылся в задних рядах.
– Ну а теперь вы! – Старичок ткнул длинным пальцем в Слабинзона.
– Может, в другой раз? – замялся Борька. – Я не готовился сегодня…
– Поэт всегда должен быть готов любить женщину и читать свои стихи! Запомните!
Дальше последовал длинный рассказ о том, как, выйдя из писательского ресторана, Миша Светлов решил наискосок пересечь площадь Восстания и был остановлен орудовцем. Поднявшись с милиционером в «стакан» для составления протокола, Светлов стал читать стихи и читал до тех пор, пока его не отпустили восвояси.
Башмаков, конечно, уже забыл то длинное Борькино стихотворение с эпиграфом из Павла Когана, в памяти зацепилось лишь одно четверостишие:
Читал Борька замечательно, то перекрывая голосом воображаемую бурю, то еле слышно шепча предсмертные слова застреленного пирата.
– Смело! – похвалил руководитель. – Раскидисто. А почему ночь окривела звезд на триста? Разве на небе было именно шестьсот звезд?
– Это же метафора! – только и смог возразить Борька под ликующий хохот заводчанина и одобрительное попискивание сломанной дамы.
– Понятно. Экие вы все, молодые люди, метафорические! Запомните, литература должна выяснять отношения с жизнью, а не с литературой! Ну-с, а вы? – Старичок кивнул Башмакову.
– У меня нет стихов.
– А что же у вас есть?
– Не знаю. Так, в армии написал.
– Читайте!
Башмаков сбивчиво, краснея, потея и путаясь в бумажках, пробубнил свой рассказец.
