Книга Откровенно об иммунитете. Вакцинация - Эула Бисс

При чтении доклада, подготовленного этими экспертами, мое внимание привлек один из его пассажей, в котором предлагалось учредить фонд для заботы о детях сотрудников ВОЗ, отбывающих в длительные командировки в связи с пандемией. Это был короткий абзац, мелкое примечание к основному документу, но мое внимание привлекла внезапно возникшая мысль о тех реальных жизнях реальных людей, которые действуют за кулисами усилий по борьбе с пандемией. Очень легко забыть, что организация, известная нам по аббревиатуре «ВОЗ», состоит из реальных, настоящих людей из плоти и крови, людей, которые заботятся о своих детях и любят их точно так же, как и я своего ребенка.

Независимые эксперты не нашли никаких свидетельств того, что на решения ВОЗ повлияли коммерческие интересы, что ВОЗ неоправданно преувеличивала опасность пандемии. В докладе было объяснено, что одной из причин определенной осторожности, которую проявила ВОЗ и которая ретроспективно может казаться излишней, служит то, что организация готовилась к вспышке птичьего гриппа H5N1, вызываемого летальным штаммом, а данные по заболеваниям H1N1 поначалу говорили о возможной высокой летальности и этого штамма. «Вирусы гриппа славятся своей непредсказуемостью», – отметил председатель комитета экспертов во вступлении к докладу, добавив, что «на этот раз нам повезло». «По мнению членов комитета, – говорилось в выводах, – умозаключения некоторых критиков о том, что действия ВОЗ направлялись коммерческими влияниями, игнорируют мощь идеалов, лежащих в основе деятельности органов здравоохранения, идеалов предотвращения болезней и спасения жизней».

Мера, в которой трудно вообразить себе нравственную силу, мощную настолько, чтобы противостоять натиску капитализма, даже если эта сила зиждется на сущностной ценности человеческой жизни, позволяет оценить, насколько успешно капитализм ограничил наше воображение. «Оккупай иммунные системы», – пошутила одна моя подруга, когда узнала, что я пишу о вакцинациях, но я не сразу оценила шутку и некоторое время искала в Интернете организацию с таким названием. Вероятность ее обнаружения не казалась мне нулевой. В то время движение «оккупай» провозглашало лозунг «Нас 99 процентов» на пространстве от Уолл-Стрита и Чикаго до Сан-Франциско, быстро превращаясь во всемирный протест против капитализма.

Иммунитет – это своего рода публичное пространство. И оно может быть занято, оккупировано теми, кто не желает навязанного иммунитета. Для некоторых матерей, которых я знаю, отказ от вакцинации – лишь одно из проявлений сопротивления капитализму. Но отказ от иммунизации как форма гражданского неповиновения несет на себе отпечаток тревожащего сходства с той самой структурой, которую движение «оккупай» стремится разрушить – привилегированного одного процента, защищенного от риска, так как он черпает ресурсы из остальных 99 процентов.

Герой «Дракулы», романа, опубликованного вскоре после выхода в свет третьего тома «Капитала» Маркса, очень хорошо соответствует марксистской интерпретации. «Подобно капиталу, Дракула принужден к непрерывному росту, – пишет литературный критик Франко Моретти, – к неограниченной экспансии своих владений; накопление внутренне присуще его природе». По мнению Моретти, устрашающим Дракулу делает не то, что он любит кровь или наслаждается ею, а то, что кровь ему необходима.

Стремление к капиталу, как следует из «Дракулы», по самой своей сути бесчеловечно. Полностью оправдано наше ощущение угрозы со стороны безграничной экспансии промышленности, оправдан наш страх перед тем, что наши интересы вторичны по отношению к интересам корпораций. Но отказ от вакцинации подрывает систему, не вполне типичную для капитализма. Эта система накладывает бремя, но в то же время производит благо для всего населения. Вакцинация позволяет нам использовать продукты капитализма для того, чтобы противостоять давлению капитала.

Отметив, что мы вели войны с бедностью, наркотиками, а также с раком, Сьюзен Сонтаг пишет: «Злоупотребление военными метафорами, вероятно, неизбежно в капиталистическом обществе, в обществе, которое во все возрастающих масштабах ограничивает область приложения этических принципов и подавляет доверие к ним, в обществе, где считается глупостью не подчинять свои действия холодному расчету на прибыльность». В таком обществе профилактические меры, направленные на защиту общественного здоровья, требуют тщательного обоснования и достоверного оправдания. Война, полагает Сонтаг, – это один из немногих видов деятельности, в котором от нас не ждут практичности в расходах. Объявление метафорической войны болезням – это наш способ оправдания неизбежной непрактичности защиты самых уязвимых членов общества.

Моему сыну было три года, когда Центры по контролю и профилактике заболеваний (CDC) опубликовали свою оценку числа людей, умерших от гриппа H1N1 в 2009 году, когда мой ребенок был еще грудным. Число умерших, по оценкам Центров, вероятно, колеблется в диапазоне от 150 до 575 тысяч человек, то есть тяжесть гриппа H1N1 сравнима с тяжестью обычной сезонной вспышки гриппа. Но этот грипп убивал непропорционально много молодых людей. В Соединенных Штатах от H1N1 умерло в десять раз больше детей, чем их умирает при типичном сезонном гриппе. По всему миру в этой пандемии было потеряно около 9,7 миллиона лет потенциальной совокупной человеческой жизни.

«Следи за деньгами», – говорит одна моя подруга в защиту теории о том, что вакцинация является схемой извлечения прибыли, контролируемой фармацевтическими компаниями, обладающими безраздельным влиянием на правительство и медицину. Мой разговор с ней напоминает мне об эссе Эвы Седжвик о паранойе, где автор приводит разговор со своей подругой Синди Пэттон во время первого десятилетия эпидемии СПИДа. Седжвик спросила Пэттон, что она думает о слухах о том, что вирус иммунодефицита человека является частью заговора, состряпанного американскими военными, и Пэттон ответила, что не может понять, в чем может быть интерес военных. «Я хочу сказать вот что, – сказала Пэттон. – Предположим даже, что мы уверены в истинности всех элементов заговора: что жизни африканцев и афроамериканцев не имеют никакой ценности в глазах правительства Соединенных Штатов; гомосексуалисты и наркоманы ценятся очень дешево, если их даже не ненавидят в открытую; что военные целенаправленно ищут способы уничтожения нонкомбатантов, которых они считают врагами… Предположим, что мы все на сто процентов уверены в этих вещах, – что мы при этом узнали о том, что мы и так знаем?»

Один нигерийский парикмахер сказал об идее о том, что вакцины – это заговор Запада против мусульман: «Если бы белые люди на самом деле хотели нас уничтожить, то для этого существует много более простых способов. Они могли бы отравить кока-колу…» Я склонна согласиться с этим утверждением. Подозреваю даже, что неотравленная кока-кола приносит нашим детям больше вреда, чем вакцинация.

Сам тот факт, что у нас есть враги, полагает Седжвик, еще не повод для паранойи. Наш цинизм оправдан, но это очень печально. То, что многие из нас находят вполне правдоподобным, что огромная сеть ученых, чиновников здравоохранения и врачей всего мира по доброй воле причиняют за деньги вред детям, есть свидетельство того, что капитализм, на самом деле, отнимает у нас. Капитализм уже ограбил и вверг в нищету рабочих, создающих блага для других, и капитализм вверг нас в культурную нищету, лишив нетленное, не подлежащее купле-продаже искусство его ценности. Но когда мы начинаем смотреть на прессинг капитализма как на неотъемлемый закон, внутренне присущий человеческим мотивациям, когда мы начинаем верить, что каждый человек – это собственность, вот тогда мы можем считать себя по-настоящему ограбленными и нищими.