Книга Мрачный залив - Рэйчел Кейн

Я мрачно втыкаю рядом один из оранжевых флажков, выпрямляюсь и включаю рацию.

– Нашла кое-что на вершине холма, – сообщаю я. – Похоже, это остальное тело.

С того места, где я стою, мне видно, как все остальные замирают, поворачиваются и смотрят на меня. Я не говорю больше ни слова.

* * *

Агент ТБР медленно закипает – не потому, что я нашла тело, а потому, что опровергла его скоропалительные теории. Мне велено отойти подальше и продолжить поиск по сетке… хотя ботинки всех этих агентов перемешали почву в кашу, сделав мою работу в десять раз сложнее. Я не спорю – просто сползаю вниз с вершины, включаю фонарик и продолжаю с того места, где остановилась.

Одинокая помощница шерифа охраняет место находки черепа, обнеся его веревкой. Мы киваем друг другу, и я иду дальше. Проходит еще час, прежде чем я завершаю прочесывание и отчитываюсь о своих малочисленных находках: еще двух стеклянных посудинах, пластиковой бутылке из-под воды и гильзе от патрона с дробью – гильза выглядит слишком старой, чтобы от нее был хоть какой-то толк. Возвращаюсь через лес обратно к складному столику и с удивлением обнаруживаю, что солнце уже клонится к закату. Мне казалось, что прошло куда меньше времени, но когда я сверяюсь со своими часами, на меня накатывает волна усталости. За последние двое суток я очень мало спала, и хотя могу продолжать действовать, это не особо разумно. Я наверняка начну упускать из виду то и другое. Моя реакция станет слишком медленной, что в случае ношения огнестрельного оружия – реальная проблема.

Звоню в участок, сообщаю о завершении своей смены и направляюсь в теплую, уютную хижину папы, стоящую чуть поодаль от озера Стиллхауз. По крутой, усыпанной гравием дорожке я вывожу свою машину на плоский парковочный участок – как раз такой величины, чтобы вместить папин пикап и мою легковушку – и выхожу навстречу прохладному вечернему воздуху, ощущая его запах. Глубоко вдыхаю, закрыв глаза. Чистый, свежий аромат хвои, а озерный запах сюда не доносится. Папа готовит рыбу, и я сглатываю неожиданно подступившую слюну, осознав, насколько проголодалась. Когда я в последний раз ела? Уже не помню.

Я стучусь, жду, пока папа отзовется, и вхожу в боковую дверь. Бут, пес Хавьера, вскакивает на ноги, пыхтит и подбегает ко мне для приветственного поглаживания. Он хорошо натренирован, и даже запах вкусной еды не может сбить его с обычной линии поведения. Я обнимаю его за мощную мускулистую шею, и он дружески лижет мое лицо.

– Запирай свою чертову дверь, – говорю я отцу, выпрямляясь. Не оборачиваясь от плиты, он отмахивается от меня большой железной вилкой.

– Если кто-то придет сюда за мной, я поджарю его на гриле, – отвечает он. – Но сперва разделаю.

– Сом? – пытаюсь угадать я и подхожу, чтобы заглянуть ему через плечо.

Когда-то мой отец был выше и массивнее, но возраст заставил его съежиться. Это неизменно слегка сбивает меня с толку и слегка печалит, когда я вспоминаю, что этот тощий жилистый старик некогда был крупным громогласным мужчиной, который легко поднимал меня на одной руке. Иезекил Клермонт по прозвищу Изи.

Чертовски хороший отец, даже в самые худшие времена. А у нас были очень плохие времена после смерти мамы: слишком мало денег, слишком много скорби. Папа от многого отказался, чтобы у меня было все необходимое. Теперь моя очередь делать для него то же самое – насколько он позволит, конечно.

– Пока что отвали, я приготовил только на себя самого. – Однако он бросает на меня пристальный взгляд. – Ты что, пропустила обед, девочка?

Я просто пожимаю плечами, зная, что отец воспримет это как «да». Он качает головой и тянется за большой металлической лопаткой, которую использует, чтобы разрезать изрядный кусок жареной рыбы надвое. Потом переворачивает оба куска на сковороде.

Я мою руки, расставляю на столе тарелки и раскладываю приборы. Это давний ритуал, который по-прежнему воскрешает память о моей умершей матери – хотя я до сих пор вижу ее улыбку. Это были ее тарелки – потертые, местами выщербленные, но драгоценные для нее. Я наливаю отцу воды в высокий стакан и кладу рядом его таблетки, а себе наливаю кока-колы.

– Могла бы угостить меня пивом, раз уж я готовлю для тебя, – ворчит он.

– Ты же знаешь, что эти лекарства нельзя принимать с алкоголем.

– Я знаю, что в пиве не так уж много алкоголя.

Это ворчание мне уже привычно, и я пропускаю его мимо ушей. Я знаю – и его врач тоже знает, – что время от времени папа пропускает стакан-другой пива. Ему это не особо вредит, но я беспокоюсь. Достаю из духовки картошку и шпинат, которые он приготовил заранее, и тоже ставлю на стол. К этому моменту рыба уже зажарилась. Отец приносит тяжелую сковороду к столу и раскладывает куски сома по тарелкам. Когда вижу, как дрожит его рука, я с трудом удерживаю себя от того, чтобы перехватить у него сковороду. Он не потерпит того от меня – пока что.

– Твоей ноге, похоже, лучше, – говорю я ему. Это правда. Папа не так сильно хромает, как неделю назад.

– Стало лучше с тех пор, как на улице начало теплеть, – отвечает он. – Это все из-за холода. Садись и съешь что-нибудь. Тебе это нужно.

Отец, конечно же, прав. Я просто умираю от голода, чувствуя запах рыбы – зажаренной в пряностях по-каджунски, – и едва могу дождаться окончания молитвы, прежде чем приняться за обед. Пряности тают у меня на языке, и впервые за день я чувствую себя нормально. В безопасности. Мы едим, почти не разговаривая. Но каждый кусочек еды чувствуется как произнесенное папой слово любви ко мне.

Я не знаю, говорить ли ему о ребенке. С одной стороны, я знаю, что он будет на седьмом небе от радости… но все-таки хочу рассказать ему только тогда, когда Хавьер будет здесь, со мной. Я хочу разделить с Хави то счастье, которое ощутит мой отец от этого известия. Осталась всего неделя. Только это удерживает меня от того, чтобы проговориться – каким-то образом. И я знаю, что есть еще одна причина: я не хочу, чтобы папа хлопотал надо мной и побуждал меня бросить расследование.

– Никто не заезжал? – спрашиваю я. Наши друзья часто заскакивают в хижину, просто чтобы убедиться, что с моим отцом все в порядке, раз уж он живет тут один. С тех пор, как Сэм и Гвен перебрались в большой город, они не могут навещать его так же часто, как прежде. Несколько наших соседей отметили это; одна добрая пожилая женщина из Нортона раз в неделю преодолевает весь путь досюда, чтобы выпить кофе, взять у отца список необходимых покупок и удостовериться, что ничего не стряслось. Я чувствую себя виноватой за это, но мне кажется, она питает к нему нежные чувства, и я не хочу вмешиваться, что бы между ними ни происходило.

– Сэм заезжал недавно, – говорит Изи. – Сегодня он летал. Полагаю, это доставляет ему радость. – Голос у отца мрачный, и я вспоминаю, как он ненавидит летать. Всегда ненавидел, сколько я помню. Он лучше будет трястись несколько дней в автобусе, чтобы навестить родственников, чем совершит часовой перелет. – И можешь уже не просить людей целыми днями названивать мне – у меня есть чертова мобилка, и я знаю, кому позвонить, если я упаду и не смогу подняться.