Книга Не бесите Павлика - Маргарита Дюжева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да вот впервые за полтора года выбралась в соседний город к подруге, а на обратной дороге сюда попала, — судьба, наверное.
— Наверное, — эхом повторил Павел и снова замолчал.
Сумерки незаметно сгущались, и на темном небосводе едва заметно зажглись первые звезды.
— Знаешь, — произнес он, задумчиво растягивая слова, — мне кажется, завтра снова будет хорошая погода. И мы вполне можем прогуляться в лес. За грибами.
— Спасибо, — прошептала чуть слышно. Голос сорвался, затих, а в груди защемило.
Проклятье! Это самый чуткий мужик из всех, что попадались мне по жизни.
Похоже, я влюбилась.
* * *
— Подъем! — меня кто-то тряс за плечо.
Я промычала, попыталась отвернуться и закутаться в уже привычно вонючий старый плед.
— Юля, встаем!
— Неет, — простонала, и попыталась засунуть голову под подушку. Запуталась в наволочке и бросила эту идею.
— Подъем! — повторил мой мучитель.
Я покачала головой и опять попробовала залезть под плед. Не дали. Стянули его в сторону. Вдобавок раздалось счастливое пыхтение и меня смачно лизнули прямо в ухо. Дважды. Потом туда же, в это несчастное ухо уткнулся холодный влажный нос.
— Да что б тебя! — проворчала, отпихивая от себя псину, — вы дадите мне поспать?
Хмуро смотрела на хозяина лачуги и на его пса, которые дружно смотрели на меня сверху вниз, и на их физиономиях пылал оптимизм.
— Кто-то вчера ныл, что хочет за грибами, — как бы между прочим произнес Павел.
— За грибами?
Он выразительно вскинул темные брови:
— Да. С корзинкой и со всеми делами. Или шутка была? Просто нытье для выпендрежа?
— Что? Нет, конечно, — в голове потихоньку прояснялось. — я хочу за грибами.
— Тогда вставай и пойдем, пока не жарко.
— Хо…хорошо, — растерянно кивнула и села, потирая лицо. Бродский воспринял мой подъем как команду к действию. Снова ринулся вперед, яростно размахивая хвостом, и норовя облизать меня с ног до головы. Еле его отпихнула.
Когда я вышла, то обнаружила готовый завтрак — тарелку с кашей, чай. Возле выхода гордо возвышались две корзины, одна такая здоровая, что в нее половина волкодава влезет, вторая поменьше. На столике у окна стояла кастрюля полная молока.
— Ты уже отдоил козу?
— Да. Пришлось встать немного пораньше.
— Как же твоя рука? — быстрый взглянула в сторону дровосека, — зачем ты снял повязку?
— Все прошло.
— Уверен? — мне вовсе не хотелось, чтобы из-за моей прихоти он снял бинты раньше времени и потом мучился от боли.
— Не переживай.
Ладно. Сказано не переживать, значит не буду. Дядька взрослый, суровый, сам знает как лучше.
Пока я завтракала, Павел копался у себя в комнате, шуршал, гремел дверцами шкафа, что-то насвистывал себе под нос, а потом появился на пороге с ворохом одежды.
— Примеряй.
— Это мне? — удивленно покосилась на вытянутые треники и клетчатый рукав, свисающий из кучи.
— А ты собралась идти прямо так? В этой футболке? Вот радости у комаров будет! Со всего леса слетятся. Еще и клещей за собой позовут.
— Ты прав, — забрала у него вещи, — дай мне пять минут.
Конечно, мне все было велико. Треники пришлось закатать в три раза и заправить в серые весь неприглядные носки. Рукава у рубашки тоже закрутила, так чтобы руки на волю выглядывала, волосы замотала в тугую шишку, и поверх повязала косынку.
— Ну как? — с улыбкой поинтересовалась у Паши, и чтобы бы он в полной мере мог рассмотреть красоту неземную, покрутилась на месте, разведя руки в стороны, — королева?
— Богиня! — хохотнул он, разглядывая мой видок, достойный матерой бомжихи.
— Я старалась.
— Тебе, кстати, повезло. Я нашел в кладовке старые резиновые сапоги, маленького размера. Не знаю, откуда они тут вообще взялись, но тебе должны подойти.
— Давай сюда, — мне уже было ничего не страшно. Сапоги, значит сапоги. Все лучше, чем в тапках по лесу бегать, — все. Я готова.
Дровосек набрал в пластиковую бутылку воды, прихватил два складных ножика, пакет с печеньем и бросил их в большую корзину.
— Ну пошли, грибница, — окинул меня насмешливым взглядом, переступил за порог и размашистым шагом пошел в сторону кромки леса, а я посеменила следом. Такая радостная и веселая, что самой странно стало.
Утро. Лес. Туман над травой. Большой бородатый мужик и две корзинки.
Как мало, оказывается, надо для счастья.
* * *
Это не дровосек! Это лось какой-то! Лосище! Бежит вперед своими семимильными шагами, и я следом за ним, едва поспеваю, практически теряя сапоги на ходу. Вся в мыле, взлохмаченная, только от веток успеваю уворачиваться, которые после него в лицо норовят хлеснуть. А самое обидное, у меня в корзине три кривых подберезовика, а у него — уже до середины пузатых боровичков.
— Ты там как? — осведомился он, не оборачиваясь, продолжая свой забег.
У Павла даже дыхание не сбилось. Для него это просто увеселительная прогулка по хорошо знакомому лесу. Идет, глазами по сторонам шныряет, то и дело останавливаясь, чтобы срезать грибы, которые я даже не заметила. Еще и мне успевал отдавать распоряжения: посмотри под кустом, смотри не наступи, что ж ты мимо проходишь. Так бы и треснула по голове корзинкой, но нельзя. Сама на грибы напросилась, так что смысл стонать и жаловаться?
— Нор…мально, — споткнулась о подло притаившуюся в траве кочку, и едва не пропахала носом глубокую борозду.
И тут же улыбнулась, когда он подозрительно обернулся, услышав шум.
— Точно нормально?
— Точно, — мне очень не хотелось показаться избалованной городской профурсеткой, которая начинает ныть и стонать при первых же трудностях, поэтому улыбнулась еще шире, чувствуя, что еще немного и щеки от усердия треснут, — просто супер!
Сдула со носа паутину, хлопнула по ляжке, в тщетной попытке убить надоедливого комара и снова улыбнулась. Наверное, видок у меня был весьма придурковатый, потому что он все так же пристально на меня смотрел, словно видел насквозь и мысли читал. Пришлось уступить, поддаться животному магнетизму бородатого гиганта и покорно признаться:
— Все действительно нормально, но если бы ты бежал чуть медленнее, то я была бы тебе премного благодарна.
— Вроде не бегу.
— Бежишь, — для пущей убедительности кивнула, — я бы даже сказала, летишь как стрела.
— Ладно, — проворчал он, — попробую идти помедленнее.
— Вы так великодушны, сударь.