Книга Справочник по уходу и возвращению - Марта Кетро

И этот человек для меня на первом месте. В идеале свадьба расставляет все точки и после нее не должно быть никаких разговоров «мы вместе, но возможны варианты». В идеале. На самом деле, конечно, лгать ничто на свете не мешает, но сама идея мне нравится.

Традиция похорон, публичной скорби, траура. «Поминки с плясками» – известный повод для шуток. Ах, развейте меня над океаном, говорила я, пока все вокруг были живы. А потом поняла, что уход в обряд – это огромное облегчение в глубоком горе. Тебя ведут, тобой руководят правила, и ты страшно занят в первые часы и дни. И последующий траур – это отличное основание, чтобы не насиловать себя, пытаясь делать вид, что «ты в порядке».

А вот самодельные ритуалы все чаще кажутся мне ерундой какой-то. Попыткой внести в свою жизнь хоть немного значительности («у меня все непросто») или оправдать неудачи («не выполнил ритуал – день пропал»). Все эти медитативные отношения с предметами, чайные церемонии для бедных, рукодельные артефакты – от беспомощности. Если идти на поводу у своих неврозов, придется каждый шаг регламентировать и обосновывать, затрачивая силы не на процесс, а на оформление процесса.

Сладкое слово из трех букв

Мне не терпелось сообщить мужу нечто душераздирающее:

– Представь, гуляла сегодня с одной девочкой, и она сказала, она сказала… Что я все время ныкаюсь по углам! Говорит, когда заходит в кафе, где я ее жду, первым делом осматривает углы.

– И не только в кафе – ты посмотри, как по улице идешь, как в метро едешь…

– Вот видишь, до чего ты меня довел! У меня, видимо, депрессия.

– Да ты всю жизнь так делала.

– Нет, это ты меня подавляешь. Ну, ничего, вот уедешь завтра, а я, а я… я как встану посреди комнаты!

К сожалению, никакого более жесткого плана на период отсутствия мужа у меня не было. Только постоять посреди комнаты и еще купить клеевой пистолет. Я считаю, женщина, у которой есть клеевой пистолет, пристроена. Потому что в случае внезапного одиночества она может, вместо того чтобы рыдать в подушку, что-нибудь к чему-нибудь приклеить. Причем, не просто по-сиротски бумажку к бумажке прислюнить, а дерзко так, креативно, то, что моя мама называет «присобачить» или «пришпандорить» – например, камень к деревяшке.

К тому же рукоделие – это единственный доступный мне способ поразмышлять. Точнее, есть еще два, пасьянс и паззл, но «паук» годится, когда нужно подумать какую-то маленькую мысль, а в процессе сбора паззла из трех тысяч деталей я однажды додумалась до развода, поэтому считаю этот способ слишком радикальным. А вот если надо осмыслить нечто глобальное, но не революционное, то рукоделие в самый раз.

В данный момент меня волнует мое поведение – да, вот эти самые углы, и еще я часто делаю то, что мне не нравится.

Вот на днях меня позвали на блюзовый фестиваль. Я терпеть не могу громкую музыку и большое скопление народу, на всяких там пикниках «Афиши» мне тошно, а на концерты хожу, только когда не могу этого избежать – ну или если выступают дорогие мне люди, муж или Гребенщиков, например. А в этот раз я просто хотела повидать друзей. В принципе, они не являются фамильными призраками Лефортовского парка, то есть мы могли бы встретиться и в другом месте, но – позвали. И я пошла. А у ворот парка выяснилось, что билеты стоят пятьсот рублей, и я на автомате дернулась было к кассам, а потом и думаю: «Я не люблю блюз, не люблю толпу и очень не люблю шум. И в данный момент собираюсь заплатить, чтобы провести часа три во всем этом безобразии. Нет ли здесь какого противоречия?!» (Видите, даже без рукоделия иногда могу до чего-нибудь додуматься, только немного медленно.) И я развернулась и припустила от ворот с максимальной скоростью. Не зря – потому что через пять минут позвонила подруга и сказала, что всех пустили бесплатно. «Вот ужас-то, всего ничего промедлить, и пришлось бы туда идти!» – и буквально перешла на трусцу.

Потом, когда эйфория от внезапного спасения прошла, я немного огорчилась. Собственно, просто не следует идти туда, куда неохота, – это знают даже маленькие ослики. Но я, как человек по-настоящему упрямый, очень покладиста в мелочах. Точно знаю, чего не хочу по большому счету и никогда этого не делаю, поэтому всякие пустяки оставляю на усмотрение тех, кому они важны. Ну, важно моим знакомым ходить в кино и есть сырую рыбу, чего же компанию-то не составить. А в результате что-то слишком часто ем не то, что хочется. Слава богу, для таких, как я, существует имбирный суп и меню «антисуши», но сама тенденция мне не нравится.

Причем друзья мои не какие-нибудь монстры, просто я забываю озвучивать свои ощущения, не придаю им значения. Всего-то и надо: формулировать желания и вносить альтернативные предложения – или сразу говорить «нет». В конце концов, человек, сидящий на вечеринке с перекошенным лицом, гораздо менее вежлив, чем тот, кто просто не пришел.

С другой стороны, я аутист известный, если дам себе волю, буду ежедневно ходить одной и той же дорогой и есть одно и то же. Мне для того люди и нужны, чтобы хоть что-то новое показывали.

С третьей стороны… нет, это опять с той, с первой: у меня такая нестабильная жизнь. Была бы я клерк, а то ведь ни работы, ни жилья своего – ничего постоянного, с гарантией хотя бы на полгода. Вон утром встала, смотрю в окно – а дерева нету, киргизы спилили, пока я спала. Какого еще разнообразия и новых впечатлений при такой подвижной реальности? Самая радость в том, что вот добредешь до «Шоколадницы», а там суп шампиньоновый недосолен – всегда, в любой «Шоколаднице» Москвы. И сразу покой такой настает…

Немодная тема

В детстве у меня была странная мечта, как теперь понимаю, дурацкая, но тогда казавшаяся красивой и дерзкой: я хотела жить совсем одна. В маленькой полупустой квартире, в которой только мои вещи, с узкой кроватью, с одним стулом, с набором столовых приборов на одну персону и, разумеется, с одним комплектом ключей от входной двери. Чтобы в холодильнике лежало только то, что я ем, – допустим, вареная сгущенка и сухая колбаса – и все. Хотелось уходить из дома, не спросясь, возвращаться, не извиняясь, – на следующий день или через две недели. Рай представлялся мне светлым чистым миром, в котором ни семьи, ни домашних животных, вообще ничего, что «не я».

Как вы понимаете, такие мечты в двенадцать лет были вызваны отнюдь не мизантропией, а обычной советской перенаселенностью – я делила детскую со старшей сестрой, мама не работала, и в наших трех комнатах (родительская спальня, проходной «зал» и «маленькая») всегда был кто-то из домашних. Как теперь понимаю, я путала уединение и одиночество, мне всего-то нужна была своя комната или хотя бы ящик в столе, который можно запереть на ключ, для «секретов», для глупого дневника (мама его однажды нашла и зачитала папе). Не то чтобы это было ужасное детство и злые родители – насколько мне известно, тогда люди жили в гораздо худших условиях, а близкие мои на самом деле очень добры, – но по складу характера я нуждалась в большей приватной зоне, чем было принято.