Книга Еще один шпион - Данил Корецкий

— А его фамилия не Шапошников, случайно?

— Нет. Первухин. Павел Матвеевич Первухин, — удивленно сказал бывший замнач. — А что за Шапошников такой?

— Да так, случайно всплыло… Неважно.

Леший вдруг понял, что ему почему-то не хочется рассказывать Крымову о найденном блокноте.

— А, — сказал Крымов. — Ну что ж…

Он протянул Лешему желтый квадратный листок, где аккуратным почерком был выведен адрес.

— Вопросы есть?

— Пистолетик-то именной от кого? — не удержался Леший, кивнув на отвисающие штаны.

Крымов ничуть не удивился такой прозорливости, только пощупал карман, будто хотел убедиться, что его содержимое на месте.

— От маршала Берия Лаврентия Павловича. За выполнение ответственного задания особой важности.

Потом он молча проводил гостя в прихожую, открыл дверь, скинув прочную стальную цепочку со слегка перекрученными вокруг оси звеньями. Лешему показалось, что он уже видел такие звенья — на наручниках.

— Всего доброго, — сказал на прощание Леший.

— Будь, — сухо ответил Крымов.

Дверь уже успела захлопнуться. Леший понял, что откартографируй он хоть все четыре уровня подземной Москвы, до Неверова ему будет далеко… Порода, видишь ли, не та.

Это точно!

* * *

«Мухомор» жил на южной окраине Щербинки, в новенькой бюджетной шестнадцатиэтажке. Когда-то давно Леший бывал в этих краях — отмечали с друзьями школьный выпускной. На электричке добирались. Ферма здесь стояла какая-то, и поле было, по которому трактор ездил, а дальше — старый ельник, где они палатку ставили и костер разводили… А сейчас — разбитый асфальт, сухая глина, железная дорога рядом и ни одного дерева. Неуют, пылища! Такая же неуютность в подъезде, и в однокомнатной квартирке на седьмом этаже. И вид из окна унылый. Но хозяин, в отличие от Крымова, оказался приветливым и гостеприимным. Правда, Крымову он не приносил водку в качестве гостинца.

— Курить хочешь? Водочка табачку требует. Можно прямо здесь, вытянет всё потиху!

Первухин для примера засмолил примятую «двойным крестом» папироску, окутался желтоватым дымом, кивнул Лешему: давай, мол. Леший тоже закурил, но без охоты. После третьей рюмки в голове немного шумело.

— Вон, видишь, что у меня там творится? — Тлеющий кончик папиросы показал в сторону балконной двери с мутным стеклом. — Носа стараюсь не казать. Не хожу туда вообще. Вот только цветы полить иногда. А иногда думаю: нехай сохнут себе. Птица, как-никак, живая тварь, ее жалко. Испугаешь раз, потом не прилетит, по весне не вернется. А трава — она и есть трава, ей все равно где расти. Вот так от.

На балконе среди горшков с растениями стояли на табуретках четыре скворечника. И все четыре, похоже, с жильцами: до слуха Лешего долетал близкий, приглушенный балконной дверью птичий гомон.

— С человеком ведь тоже так — сделаешь что-то не так… не со зла, конечно, по небрежности, по недомыслию… А он запомнит, обидится. И больше к тебе ни ногой. Ты закусывай давай, майор, не сиди просто так! — гаркнул вдруг Павел Матвеевич без всякого перехода. — Вот пельмени — сам лепил. Не отпробуешь — рассержусь, серьезно говорю. Четвертый тост в штрафбате у нас знаешь, за что пили? За малую кровь. Это чтоб ранило, но легко. Вот так от. Только сейчас это уже не важно. Ну, тогда — за здоровье, майор!

Дед проворно наполнил рюмки. Дед? Вряд ли он старше Крымова… Выглядит хуже. Полковник был начальником, а Первухин — исполнителем. Это большая разница. Выпили.

— А первый какой? — спросил Леший.

— Что?

— Тост какой первый пили в штрафбате?

— А-а. За Сталина, ясное дело. За это тоже сейчас не пьют. А я — пью. И за товарища Берия пью. Говорят, он смерти желал вождю, но это неправда. Салатик вот я тоже сам рубил — знаешь, как я салат рублю? Все барахло скидаю в миску кучей, а там штык-ножом махаю почти не глядя. Штык-нож у меня настоящий, еще с тех времен. Вот так от. Зрение-то у меня плохое, кубики эти мелкие из колбасы там, картошки — не, не разгляжу, скорее пальцы поотрубаю. Да и терпения нет. А так — будто в окоп немецкий заскочил, просто песня. Ты ешь, капитан, а то с ног свалит…

Леший ел. Пельмени были вообще без соли — забыл дед про соль. «Оливье» и в самом деле представлял собой мешанину из каких-то разноразмерных ошметков — к счастью, это были не вермахтовцы. Короче, Леший ел и не жаловался.

— Зря вы это, Павел Матвеевич. Не надо было ничего готовить. Я и так пришел время у вас отнимать, а вы еще все это…

— Да я не тебе! Ты тут вообще ни при чем! — заорал Павел Матвеевич. — Это детишки ко мне из школы ходят, шефствуют вроде как… Не знаю, как это называется. Я после контузии слова некоторые забыл, до сих пор вспомнить не могу. А я, значит, шефство свое тоже над ними держу. Потому всегда что-нибудь про запас есть. Вот только водку они не пьют. И с собой не носят. Рано еще в их возрасте-то. А ты — носишь и пьешь. Так что мы с тобой в расчете, вот так от.

— А что, кто-то еще продолжает шефствовать над ветеранами? — удивился Леший. — Я думал, это только в советское время… Давно уже ни о чем таком не слышал.

— А как, думаешь, мне эту квартиру дали? Я ведь всю жизнь в коммуналке промыкался. А теперь, как ветеран, получил! Только что тут делать? В городе выйдешь, в скверике посидишь, друзья у меня там были… А здесь вот только этот птичник вместо друзей. Да пацанята… Я на День Победы хожу к ним в школу, ну там байки про свой штрафбат рассказываю. Только, конечно, не говорю, что это штрафбат. А некоторые ребятенки потом ходят ко мне, просят еще рассказать. Ну и подкормиться, конечно, тоже. Очень салатик вот этот любят…

— А про семьдесят девятое подразделение тоже рассказываете? — спросил Леший вдруг. — Интересуются детки?

Павел Матвеевич глянул на него холодными, абсолютно трезвыми глазами.

— Да ты что, майор! Я старый энкавэдэшный волк, меня на мякине не проведешь. Ты не то думаешь, неправильно совсем. Как Днестр форсировали — рассказываю. Как 105-ю высоту под Печем две недели держали — рассказываю. А золото государственное — это деткам рано еще. Как и водку пить. Нам вот с тобой водку можно, вот мы и пьем. Каждому овощу свое время, вот так от. Будь здоров, майор.

Дед опрокинул в себя рюмку, внимательно проследил, чтобы Леший тоже не отлынивал.

— Крымов Петр Иванович про тебя рассказывал, ты не думай. Документы твои я для порядка проверял. Что-что, а порядок должен быть. Звонит, говорит: человек интересуется шибко. А мне не жалко, если человек на государственной службе, если о деле печется, а не так, как эти: мол, мы тебя подпоим, старый, а ты нас озолотишь. Я ведь не в заготконторе работал, а в НКВД, вот так от. Мне на человека взглянуть достаточно, чтобы знать, зачем пришел, с какими мыслями. Да и документы у них просроченные были…

— Это вы о ком?