Книга Внутренняя линия - Владимир Свержин

— Кто таков?

— Прежде у нас служил. — Секретарь начал читать по бумаге: — В гражданскую войну — адъютант Первого образцового полка крестьянской бедноты, потом был милиционером, агентом уголовного розыска, по здоровью комиссован…

— И что ему сейчас нужно?

— Собирает бумаги для пенсии. Ему назначать ее не хотят.

— Почему вдруг?

— Так он из бывших.

— То есть?

— Штабс — капитан, после Февральской революции был комиссаром Главпочтамта. Временному, значит, служил. Оттого и не дают. Вот он и собирает характеристики — что, значит, не враг трудового народа.

— Понятно. Ладно, зови. Да, постой. Сейчас — то он чем занимается?

— Литератор.

— А — а, ну давай. Пусть входит.

Орлинский повернулся к задержанному:

— Надеюсь, скоро мы встретимся вновь — уже не в этих стенах. — Он протянул датчанину пропуск.

Тот быстрым шагом направился к выходу.

Дверь отворилась, и навстречу Нильсу Кристенсену вошел болезненного вида сухощавый мужчина с тонким, довольно красивым, смуглым лицом.

— Позвольте отрекомендоваться, — начал новый гость. — Михаил Михайлович Зощенко.

Он повернул голову в сторону Нильса, и глаза его заметно расширились.

— Господи, Сергей Владиславович, вы ли это?

ГЛАВА 7

«Либо добро должно быть с кулаками, либо с протянутой рукой».

Борис Крутиер

Май 1924

Штаб — ротмистр граф Евгений Комаровский был прекрасным офицером. Лихой александрийский гусар — он успел послужить и в родном воронежском кадетском корпусе, и в строю, и адъютантом генерала Корнилова. Флер геройства, окружавший всех участников «Ледяного» похода, сопутствовал и ему, добавляя к вполне заслуженному авторитету храброго человека отсвет славы первого командующего Добровольческой армией. Пройдя всю гражданскую войну, Комаровский прекрасно мог оценить и геройское самопожертвование фронта, и гнуснейший разброд тыла, одинаково свойственные белому движению.

Эвакуированный в Галлиполи, он вместе со всеми пух от голода в предоставленном союзниками лагере для перемещенных лиц. По иронии судьбы помогло ему выжить несчастье, случившееся в семье незадолго до начала великой войны. Тогда в Венеции в собственной квартире был застрелен двоюродный брат Евгения, Павел Комаровский. Совместные усилия по расследованию дела венецианской и петербуржской полиции увенчались победой: несчастный граф Павел, обладатель большого состояния, пал жертвой обольстительной авантюристки. Та морочила ему голову, обещая выйти замуж, с помощью любовника — нотариуса заставила влюбленного аристократа подписать завещание в свою пользу, а еще одного воздыхателя отправила застрелить соперника. Пока тянулось следствие, завещание было оглашено, деньги переведены в пражский банк — по месту обитания роковой красавицы. Но тут — то ее и настигла карающая рука закона в лице великого русского сыщика Филиппова. Преступница была заключена за решетку, завещание отменено. Родственники погибшего наперебой претендовали на лакомый кусок, но война неумолимо внесла коррективы в судебное решение. Граф Комаровский остался единственным наследником состояния. Из продуваемого всеми ветрами палаточного лагеря на бесприютном берегу Средиземного моря граф Комаровский переехал в уютную квартиру в столице молодой Чешской республики.

На этом бы у кого другого и закончилась ужасная, пропитанная кровью, глава биографии, именуемая Гражданской войной, но граф Евгений Комаровский был не таков. Прежние вожди более ему не внушали доверия — слишком близко он к ним стоял и знал то, что оставалось невидимым за фанфарами парадов и лаконичными строками приказов. В Праге у лихого гусара наконец появились время и возможность все обдумать и спокойно оценить. Любовь к Отечеству, природная храбрость и ненависть к быдлу, возомнившему себя вершителями судеб, толкала к решительным действиям. Следовало продолжать борьбу. Но как?

Пользуясь упавшим на него с неба состоянием, Комаровский сколотил в Праге небольшую офицерскую группу, желавшую, как и он, сражаться во благо Отечества. Поиск личностей, способных повести за собой, продолжался несколько месяцев — как показалось Комаровскому, мучительно долго, — пока в один прекрасный день в квартиру графа не постучался коммивояжер, продававший французские велосипеды и мотоциклы.

Беседа с потенциальным «велолюбителем» длилась несколько часов, а спустя три дня в Праге уже был открыт филиал — и не только Сент — Этьенской мануфактуры, но и организации, именуемой «Внутренняя линия». Официальное назначение ее было — контрразведка, борьба с вражеским проникновением в ряды белой гвардии. Впрочем, можно ли говорить об официальности, когда речь шла об организации, существование которой оставалось секретом для большинства членов Русского Обще — Воинского Союза, а настоящие цели и средства борьбы не были известны ни генералам Врангелю и Кутепову, ни самому великому князю Николаю Николаевичу. Жесткая, спаянная железной дисциплиной, тайная организация выгодно отличалась от рыхлой и зачастую деморализованной массы белой эмиграции.

Приезд генерала Згурского был настоящим праздником и для Евгения Комаровского, и его соратников. Мысль о том, что, может быть, здесь со дня на день будет решаться судьба России, не оставляла графа, наполняя и без того энергичного молодого офицера каким — то воистину электрическим зарядом.

«Если Шведов не врет, — крутилось у него в голове, — то ситуация в России развивается именно так, как подсказывает неумолимая логика. Окончание гражданской войны свело на нет отговорки большевиков — мол, немедленному выполнению сладкозвучных обещаний мешают Юденич, Деникин, Колчак, Врангель и иже с ними. Мир без аннексий и контрибуций? Где там! Шиш на блюде — миллиардные контрибуции, потеря Польши, Финляндии, Прибалтики, части Белоруссии и Украины. «Заводы и фабрики — рабочим»? Ан нет, не получается: без опытных инженеров и управленцев завод — не завод, а груда железного лома. «Земля — крестьянам»? Это да, это можно! Вот только идея отдавать урожай с этой земли большевикам у «пахарей — кормильцев» отчего — то не вызывает бурного восторга.

То и дело вспыхивают бунты: крестьяне — на Тамбовщине, рабочие — в самом Петрограде и его окрестностях… Знаемое ли дело — во время стачки на Обуховском заводе и в Колпино десятки тысяч воспетых «товарищами» пролетариев без всякой жалости разогнали прикладами и стрельбой поверх голов! Да что там рабочие! А мятеж Кронштадтских моряков? Казалось бы, вот она, цитадель революции, ленинская гвардия! Ведь и их допекло! И это только начальные толчки того огромного вулкана, которым не сегодня — завтра станет Россия!

Недаром же великий князь Кирилл Владимирович — местоблюститель императорского престола — в своем манифесте написал: «Пусть русская армия хотя и называемая Красной, но в составе коей большинством являются насильно призванные честные сыны России, скажет решающее слово, встанет на защиту попранных прав Русского народа! И, воскресив исторический завет «За Веру, Царя и Отечество», восстановит на Руси былой закон и порядок». Если он так написал, наверняка ему известно нечто, позволяющее возлагать на Красную Армию серьезные надежды».