Книга Государыня for real - Анна Пейчева

Потом академик начал что-то говорить про генри, много и страстно, Кати встрепенулась было, но, поняв, что речь идет всего лишь о единицах измерения индуктивности, нахохлилась обратно. Индуктивные генри, характеризующие магнитные свойства электрической цепи, дочери явно были не интересны. В отличие от рыжих английских генри, в которых измерялась успешность ее семейной жизни. Один Генри — семейная жизнь удалась. Ноль Генри — семейная жизнь не удалась. Тут все было значительно проще, чем с индуктивностью.

— Господин Блюментрост, как же вы пустите ток по этим титаническим магнитам, если у вас даже мой гироскутер сгорел? — усомнился Семён. Мадам Столыпина тем временем все норовила пригладить его спутавшиеся кудряшки, и обер-камергеру приходилось по-крабьи, бочком пятиться от нее по стене.

— Два слова: атмосферное электричество, — радостно заявил Мустафа. — Все, что нам нужно — славные грозовые тучи. А уж мы спровоцируем в них молнии, клянусь Аллахом и воздушным змеем Франклина! Я же говорю — нас ждет эпохальный эксперимент! Небывалые времена требуют небывалых решений. Есть только одна загвоздка…

— Какая? — устало спросила императрица.

— Ну, с первым магнитом трудностей возникнуть не должно, — бодро сказал академик. — Его нужно построить на территории Российской империи, в районе Байкала.

— А второй? Второй магнит — где его нужно построить?

— Вот с ним-то как раз и проблема, — вздохнул профессор. — Чтобы система сработала, второй магнит должен располагаться в месте слияния двух рек, Апуре и Ориноко.

— Но ведь Ориноко, кажется… — пролепетал Столыпин.

— Именно, — подтвердил Мустафа. — В самом центре Венесуэлы.

* * *

18 мая

Российская империя. Санкт-Петербург. Балкон Зимнего дворца

Екатерина

Совсем рядом бахнула пушка Петропавловской крепости.

Полдень.

Пора.

Екатерина не слишком любила гуманитарные предметы, когда училась в гимназии. Классическая литература казалась ей просто пыткой. Впрочем, в технических науках она тоже ничего не смыслила, к величайшему разочарованию своего отца. Поэтому в старших классах ей ничего не оставалось, как выбрать специализацию «химия и биология», чтобы потом без особых успехов отучиться на факультете экологии Императорского Санкт-Петербургского университета. Средненький диплом выпускницы Романовой настолько не впечатлил директора Русско-Балтийского автомобильного завода, что он категорически отказался брать ее в авангардный эко-отдел, занимавшийся налаживанием дружеских связей между автомобилями и природой. В пиар-отдел, занимавшийся налаживанием дружеских связей между заводом и прессой, принцессу тоже не пустили — «слишком высоки ставки», пробурчал директор Шидловский, шевеля своими знаменитыми бакенбардами. В конце концов, «исключительно из уважения к талантливому инженеру Романову, создавшему пневмоподвеску нового поколения», Екатерину приняли на работу в колл-центр Русско-Балта — отвечать на звонки клиентов, поскольку хотя бы иностранными языками она владела неплохо.

Сейчас ей пришло в голову, что, возможно, десять лет назад стоило более внимательно слушать объяснения учителя литературы по поводу «Бориса Годунова». Она ляпнула на экзамене, что ремарка Пушкина «народ безмолвствует» говорит о безынициативности, вялости и глупой покорности подданных, готовых стерпеть что угодно от власти придержащих. Однако теперь в памяти внезапно всплыл пылкий монолог учителя о том, что народ-то молчал в пьесе совсем по другой причине — люди отказались прославлять Лжедмитрия. «Угрожающие безмолвие, страшный финал, обещание скорой революции!» — восклицал учитель, в ажитации роняя свой стул.

Но это все было давно, а сегодня, буквально полчаса назад, Екатерина случайно подслушала у лестницы разговор папеньки с Иваном:

— Народный бунт в сложившейся ситуации — вопрос времени, — взволнованно говорил Николай Константинович. — Отнимите у современного прогрессивного человека телевизор, заберите у него гаджеты — и получите агрессивного дикаря-анархиста. Боюсь я за Кати, ой как боюсь!

— Но она же ни в чем не виновата, Николай Константинович! — Иван выглядел ошеломленным. Интеллигентный лоб прорезали недоуменные морщины. — Екатерина пострадала так же, как и все, если не больше!

— Неужели ты думаешь, что простой обыватель станет вдумываться во всю эту запутанную историю с инверсией? — грустно усмехнулся папенька. — Они будут говорить не про переворот магнитных полюсов, а про государственный переворот. Во всех бедах всегда правительство виновато. Мелисса в отставке, умница, теперь я понял, почему она сбежала, — он вздохнул, — Бланка пока никто толком не знает, остается Кати. Людям нужен Азазель, нужен козел отпущения, и они найдут его в лице правящего монарха! Иван, друг мой, — Николай Константинович положил ладонь на рукав белой измятой рубашки архитектора, — я никогда и никого не умолял, даже когда решалась моя судьба, даже когда речь шла о счастье всей моей жизни, как это было несколько часов назад… Но сейчас — сейчас я на коленях прошу: позаботься о Кати. Мне не на кого ее здесь оставить. Просто будь рядом. Ты знаешь, я должен ехать в Сибирь, строить магнит, без меня там не справятся… Столыпин отправляется в Венесуэлу, курировать магнит номер два, хотя не представляю, что наш милый Сеня будет там делать, в этих диких джунглях, охваченных войной…

Семён и правда неожиданно для всех вызвался принять участие в венесуэльском этапе Великой электрической миссии. Дело был так. Незадолго до окончания совещания обер-камергер подвергся очередной атаке со стороны своей танкоподобной маман, которая во что бы то ни стало решила отвести его домой и «уложить в кроватку». Тут Столыпин наконец взорвался: «Мама! Прекрати! Я давно уже вырос из твоих пеленок! Между прочим, у меня уже и невеста есть! Да, я скоро женюсь!» «Ты еще маленький, куда тебе жениться», — рассмеялась мамочка. «Женюсь, и никто мне не помешает! Я докажу, что я не маленький! Поеду на войну, поеду мир спасать, и разрешения ни у кого не спрошу! Ваш’величество, отпустите?» Екатерина, хоть и побаивалась мадам Столыпину, согласилась. Семёну и в самом деле пора было повзрослеть. К тому же желающих тащиться в Южную Америку вот так сразу больше и не нашлось.

«Но только один ты туда не поедешь, — строго сказала императрица, пока мадам Столыпина задыхалась от слез. — Тебе нужен старший товарищ. Гавриил, — обратилась она к креативному директору «Всемогущего», — хотите в командировку? Господин Блюментрост говорит, миссионерам придется просить помощи у местных индейских племен. А кто лучше вас умеет работать с населением? Словом, качественная пропаганда венесуэльской экспедиции точно не помешает. Иначе не видать нам второго магнита, как телевидения без электричества». Левинсон даже обрадовался: «Миллион лет не был в отпуске. А здесь мне пока все равно делать нечего». Семён сделал кислое лицо, но спорить не стал. Видно, и сам чувствовал, что его расшатанную нервную систему неплохо бы уравновесить циничностью и невозмутимостью Левинсона. Напоследок Столыпин демонстративно сдернул галстук вместе с магнитным пропуском и бросил на колени рыдающей матери со словами: «Там, куда я еду, эти побрякушки не понадобятся».