Книга В тенях империи - Игорь Прососов

Затошнило.

– Трифонов, что ты с собой сделал? – смотрю с ужасом.

– Я остался собой, – повторило это. – Но теперь я не один. Никто не одинок. Каждый вечен. Ваша секунда для нас – миллиард лет. За полчаса, еще до полного единения мы научились строить здание, что вы видели. И больше нет вопроса прогресса. Никакого копошения на полях и в шахтах на протяжении поколений. Никаких пустых мечтаний. Каждый может создать свой мир и уйти в него.

Мерзко на душе. Гадко.

Будто в зеркало тролля заглянул.

– «Легион имя мне, потому что нас много»… «И сказали они: построим себе город и башню»… – прошептал я памятные с детства слова, облокотившись о холодную металлическую стену.

– Чем отличается один носитель информации от другого? – удивился не-Трифонов. – Органика или нет – мы сознаем себя. Мы люди.

– Вот только, – грустно улыбнулся я, – тот человек, что ложится под нож, умирает раз и навсегда. Буквально. Возможно, в муках. Что-то не вижу принципиального отличия от голофото. А ваших созданных миров – от галлюцинаций наркомана.

И тут мой собеседник содрогнулся. «Они боятся улыбок», – вспомнил я. Действительно боятся.

– Мы знаем, что вы не поймёте, и готовы уйти. Из Млечного Пути, раз нам не по дороге. Просим об одном – разрешите дать людям на этой планете выбор. Потом мы исчезнем и не побеспокоим вас. Нам нужен экипаж. Мы заплатим. На том магнитоносителе, что у меня изъяли, чертежи новых сверхсвет-двигателей. Никаких годичных перелётов. Я продиктую пароль.

Старые замшелые цитаты, почему всё сводится всегда к вам?

Не страна Гадаринская – Тритон. Выходец из гробов: не двое, один. Разрешения войти просит: не в свиней, в людей.

Оглянулся – никого вокруг. Ни ангела с мечом огненным, ни святых с апостолами, ни Того единственного, Кому такие вопросы решать.

Посланцев Неба не было. Только профессиональный Иуда.

Небо считало: у нас должно войти в привычку лично справляться с ниспосланными испытаниями.

Да и существовало ли оно, это Небо? Господи, только бы увериться!

Я открыл рот:

– Ответьте на два вопроса, – когда кончаются хорошие солдаты, на пулемёты идёт шваль; больше некому.

– В обмен на один наш.

– Хорошо.

– Штаб-ротмистр, вы боитесь. Вам одиноко. Вам дискомфортно. Вы даже не верите в своего Бога. Разве вам не хочется присоединиться к нам?

Я улыбнулся, светло, как не улыбался очень давно; стало легко-легко, словно в учебке после марш-броска с выключенными гравикомпенсаторами скинул тяжеленный вещмешок – нет, иначе: будто кто плечо подставил, и понимаешь – рядом свои.

Всегда и везде. С тобой.

– Сначала мои два вопроса. От них будет зависеть каким загибом я вас пошлю и ответ на первую просьбу.

Спросил раз, другой. Выслушал. Сказал:

– Хочется. И именно поэтому – никогда и ни за что. Мертвым не понять. Гоните код, ваша агитация не повредит Империи, – рассмеялся в лицо железному ублюдку.

6. «Jure dicere»

…Развод земли и неба проходил как все разводы – в слезах и с грохотом. Мелкий дождь оплакивал несбывшееся, дальний рокот двигателей провожал устремившуюся ввысь «башню».

Цепкий глаз заметил бы лишь одну странность – Небо оставалось здесь, на земле. Плоть, лишенная плоти, улетала куда-то… надеюсь, подальше отсюда.

Мы стояли вчетвером на веранде дома есаула: Халилов с супругой, Рейнмарк и я.

Могильщики.

Слово само запало в голову, вынырнуло из давно читанной книжки – не задушить, не выкинуть.

– Проклятье, до сих пор не верю, что один из наших согласился, – ругнулся есаул. – Как его, Апельсинов?

– Надо поставить кенотаф, – заметил я.

– За оградой, – откликнулась Мариетта Иоанновна тихо. – Самоубийц хоронят за оградой.

– Его место – внутри, – возразил Отто Рейнмарк. – Он умер давно.

– Иногда покойные очень хорошо изображают живых, – вздохнула госпожа Халилова.

Я промолчал. Показалось – не об Апельсинове речь. Обо мне. Не том, что здесь торчит, на дождь глядя – том, который сошел с парохода меньше недели назад.

– А я удивлен, – восхитился есаул: – вы, Отто, не только не последовали примеру большинства своих, но и попросили подданство.

Разведчик пожал плечами:

– Я слишком стар, чтобы отвыкать от своей шкуры. А, как вы выразились, мои… Шестьдесят процентов ушло. Они слишком хотели комфорта. Мы отвыкли ковыряться в грязи и работать руками, вот в чем беда! Думаю, на Земле получится не лучше – наши любимые мертвецы напоследок проорали о себе на всех частотах и дали координаты для связи.

– Попробуем организовать контрпропаганду, – усмехнулся я. – Всё-таки не каждый, посмотрев на то, как выглядят тела, решится.

– Скоро на Землю? – невпопад спросил Халилов.

– Через два часа придёт срочный борт из Владимира. Долечу – сорвут погоны. Впрочем, плевать. Мне достаточно сознавать – бессмертны люди, а не эти… постчеловеки.

* * *

…Столица встретила меня привычной суетой аэромобов над крышами небоскрёбов, запахами блинов и чая с чабрецом из буфета военного космодрома, где мне дали посадку.

А еще – невероятной свободой движений. Курьерский корабль по размерам лишь чуть больше истребителя, а кокпит так вообще почти такой же, только со встроенными тренажерами и анабиоз-системой. Три месяца внутри – истинная пытка.

Впрочем, насладиться разминкой не дали. Даже переодеться – и то не вышло. Хмурые коллеги втолкнули в аэромоб прямо в заскорузлом от пота лётном комбинезоне, и через двадцать минут под нами показались зелёные деревья дворцового парка.

У самого парадного меня встретил встревоженный Старик.

– Ну и навёл ты шороху, Сергей Афанасьевич! Неужели нельзя работать тихо, спокойно, изящно?.. Напоминаю, дражайший мой дуболом, не в бронетанковых службу несёшь.

На язык просилось многое – и беспрецедентная ситуация, и цейтнот… Промолчал.

Сказал только:

– Владимир Конрадович, всё совсем плохо?

– Даст Бог, сладится, – вздохнул бессменный руководитель Имперской Безопасности. – Обязательно нужно было давать дуракам обо что лоб разбить?

Вспомнилась контора Апельсинова. Такие всегда найдут, обо что расшибиться. А Шталь продолжал:

– В бывшем Евросоюзе целые секты… уходят. У нас тихо отчего-то, но надолго ли? Её Величество рвёт и мечет. Что-то ей в отчете ой как не приглянулось. А Государыня не самый приятный, знаешь ли, человек в такие моменты.

Мы остановились у памятных дверей, перед которыми застыли суровые барышни в мундирах лейб-гвардии – охрану молодой Императрице набирали исключительно из отличниц военных училищ: не стоит множить искушения той, что и так владела чуть не половиной мира.