Книга Сезон мести - Валерий Махов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В обезьяннике райотдела было накурено и смрадно. Несколько опустившихся бомжей громко спорили, не поделив табак. В дальнем углу, на узкой и очень неудобной лавочке, сидел мужчина средних лет, довольно прилично одетый. На его уставшем морщинистом лице застыло тоскливое выражение. Звали мужика Егором Батонским. Соответственно, погонялово в определенных кругах было Батон. Грустил он потому, что прихватили его на перепродаже антиквариата, к которому он по большому счету отношения не имел.
Батон был классическим карманником, а мелочишку эту антикварную, подсвечник и пару статуэток, обнаружил в сумке, которую случайно зацепил на местном «бону» у зазевавшегося на минуту фраера. Задержали его ломовские опера и крепко помяли, но он пока терпел, включив дурака с того момента, как оказался в ментовке. Документы у него были левыми, так как правыми были всегда только справки об освобождении. А паспортами он всю жизнь «тарился» не в паспортных столах, а у известных среди определенных лиц фотохудожников-«документалистов». Так ему было удобнее и быстрее.
На уровне райотдела «ксивы» проконали бы. Проблема была с пальчиками. Если скатают пальцы, тогда гаплык. Батон находился в розыске. За почетное право общаться с ним боролись сразу несколько правоохранительных органов трех республик бывшего Союза.
Батон с грустью размышлял о превратностях воровской судьбы, пока его не вызвали на допрос. Он очень удивился, почему ночью, и внутренне приготовился к самому худшему. Предчувствие его не обмануло. Следователь, молодой, лысый, неприятный и до тошноты вежливый и въедливый, терпеливо выслушал и записал версию Батона о том, как он случайно оказался не в том месте и не в то время. После этого, улыбнувшись, сказал:
— Фамилия моя Докучаев. Имя-отчество Павел Павлович. Я старший следователь прокуратуры по особо — заметьте, Батонский, — важным делам. В моем производстве находится дело об убийстве коллекционера Борисова. Вещи, найденные при вас, похищены из его квартиры. Так что расклад такой. Либо вы, как человек опытный, пишете мне подробную явку с повинной, получаете положенные за это бытовые и юридические льготы, и я на ближайший год становлюсь вашим ангелом-хранителем и обеспечиваю вам минимальный срок в суде. Либо я отдаю вас операм, и они в течение положенных по закону трех суток будут вести с вами разъяснительную работу, и потом то, что от вас останется, все равно напишет мне подробную явку с повинной.
— Не понимаю, начальник, ваших гнусных намеков и извращенных фантазий, — делано удивился Батон и развел руками.
— Не понимаете? Что ж, бывает. Сейчас зайдут специалисты, умеющие более квалифицированно работать с непонятливым спецконтингентом. И когда вам надоест запихивать обратно в рот собственную печень, потрудитесь позвать меня, чтобы мы продолжили нашу интересную беседу, но уже на более высоком предметном уровне.
Следователь встал, собрал бумаги в красную папку и, попрощавшись, вышел. Через минуту в комнату для допросов вошли два гориллообразных существа в масках на лицах. Что было потом, даже кошмаром назвать нельзя. Концлагеря ГУЛАГа показались бы Артеком, а изыски инквизиции — пасторальной картинкой. Когда уже не было сил ни кричать, ни дышать, Батон попросил позвать следователя.
Центр молодежного досуга под названием «Олимпиец» был популярен не только в районе Зеленой рощи, где он находился, но и во всем городе. Дело в том, что кроме прекрасной работы поваров и барменов (официанты были такими же ленивыми и гордыми, как и везде), это заведение было знаменито своим директором. Принадлежал этот клуб личности своеобразной и неординарной — абсолютному чемпиону мира по боям без правил. Как все сильные люди, Игорь был очень добрым и открытым человеком. Он сумел так поставить свой бизнес, что люди, приходящие в клуб, чувствовали себя как дома. Широта и радушие хозяина благоприятно действовали на гостей, и свободных мест в дни проведения массовых акций практически не было.
Антон любил встречаться в клубе со своими агентами. К тому же до появления в его жизни Лены он часто знакомился здесь с красивыми девушками. Сегодня в клубе у него была встреча с весьма непростым человеком. Недоучившийся студент художки, он был владельцем модного в городе художественного салона. Весь жиденький городской андеграунд находил себе прибежище в его стенах. Салоном, собственно говоря, была доставшаяся от родителей огромная трехкомнатная квартира в центре, на стенах которой и вывешивали свои «шедевры» непризнанные и непонятые гении местного художественного Олимпа. В квартире толклись и богатые люди, которые кое-что покупали, обеспечивая салону процветание. Если бы там не нюхали кокс и не курили шмаль, цены бы этому салону не было. Хозяин салона, как и Антон, был отпрыском старинного рода, правда, грузинского, и очень, в отличие от Голицына, этим гордился.
Антон как-то вырвал Сашу из рук обноновцев[2], которые, найдя у него пакетик кокса, повезли художника в отдел. Антон хорошо знал покойного отца художника и в память о нем решил не ломать парню жизнь, дав ему шанс. На другой день Саша позвонил и сообщил о том, что слышал, как жена одного нувориша ищет исполнителя, чтобы стать веселой вдовой. Антон послал к ней приблатненного опера, тот принял заказ и даже, гаденыш, получил аванс в виде ночи любви.
Нувориша предупредили о готовящемся покушении; тот сначала закатил истерику по поводу «мусорской» провокации, но в конце концов согласился участвовать в комбинации. Сломался он на том, что ему дали послушать диктофонную запись момента получения «аванса», сделанную умным опером, где «единственная» под крики и стоны умоляла исполнителя сделать так, чтобы муж умер в муках. Она просила сперва прострелить ему коленные чашечки и показать ее фотографию, а затем — контрольный в голову. Такая вот кровожадная супруга, прямо леди Макбет нашего подъезда.
Мужа загримировали, провели фотосессию, вдову взяли с поличным, но самое интересное было потом. Чудом спасшаяся жертва наняла самого дорогого адвоката, оплатила суды трех инстанций, и заказчицу осудили условно. Сегодня у них родился сын, и Антон не знал семьи счастливее.
Вот так он познакомился с Сашей Маргеладзе. Саша стучал по настроению, но зато любой его стук был точным.
Порфирий, к примеру, стучал потому, что не мог не стучать. Стук для него был такой же жизненной необходимостью, как и отправление естественных надобностей. Бывают же коровы, которые не доятся, и собаки, которые не кусаются. Но немычащих коров и негавкающих собак не бывает. Вот и Порфирий стучал, как дышал, да и бог с ним, с Порфирием.
Саша другой. Его стук девяносто шестой пробы, его стук — четыре девятки Иссык-Куля.
В этот раз Саша пришел без опозданий, заказал себе «Б52» и, как всегда, не глядя на Антона, стал рассказывать.
— Понимаешь, Хозяин (это было его любимое обращение к Антону), был я случайным свидетелем одного разговора. На днях заглянул я в театр Пушкина, должок с осветителя получить, да, видно, перебрал чуток: мы с ним хорошей травки курнули. Пошел я в туалет нос попудрить и отъехал на параше. Часов шесть просидел на унитазе в позе роденовского мыслителя. Проснулся оттого, что услышал в другой кабинке разговор странный. Вначале подумал, что два пидора заперлись, чтоб друг друга взбодрить, а потом различил голоса — один пожилой, а другой помоложе. И разговор совсем не о проблемах секс-меньшинств. Пожилой, короче, инструктировал молодого, как грохнуть какого-то старого пердуна и пейзаж Моне стырить. Но вот что странно. Перед тем, говорит, как грохнуть, покажешь ему фотки, причем обязательно. Сейчас получишь десять тысяч, а после исполнения еще сорок. За эти деньги, говорит, не только ногу вылечишь, но и пару-тройку лет проживешь безбедно. И еще. Пожилой предупредил, что старик тот очень подозрительный, из квартиры сам почти не выходит, поэтому он ему позвонит и представит парня как своего племяша, который якобы кое-что от него привез. «После того как супостата грохнешь, — сказал напоследок пожилой, — устрой в квартире бардак, но ничего не бери и уходи сразу. Вот тебе пистолет с глушителем, фотки и деньги. Остальное после исполнения». Молодой спрашивает: «Как мне вас, папаша, найти?» А тот отвечает, что сам, мол, его найдет и что этот заказ не последний. Потом старик ушел, а молодой — следом за ним минут через пять. Я второго запомнил, могу портрет нарисовать.
