Книга Валтасаров пир - Роксана Гедеон

Служанки провели меня в туалетную комнату, чтобы я могла привести себя в порядок перед праздничным обедом и освежиться. Меня мучила жажда. Только выпив два стакана ледяного лимонада, я позволила горничным взяться за мой туалет. Они все были новые, и мне это не очень нравилось. Было бы куда лучше, если бы Маргарита занималась мною.

Я сняла расшитый алмазами корсаж и надела такой же, только с более смелым декольте, с которым нельзя было появиться в церкви Сен-Северен, а также добавила одну нижнюю юбку, чтобы платье было еще пышнее. Только потом я наконец огляделась по сторонам. В комнате негде было повернуться из-за обилия коробок, ларцов, шкатулок и футляров с подарками. Диадемы, ожерелья, кольца, горы золотой тесьмы, венецианских кружев, черепаховых гребней и бриллиантовых заколок, прочих дамских мелочей… Я даже не знала, кто именно преподнес мне тот или иной подарок.

И тут я заметила среди всей этой роскоши нечто совершенно особенное. На хрупком фарфоровом столике стояла изящная японская ваза, а в ней был огромный – я даже удивилась, как столик выдерживает подобное великолепие, – благоухающий букет. В жизни я еще не видела такого. Десятки редкостных белоснежных камелий оттенялись хрупкими чашевидными головками золотых крокусов. И среди этих цветов пламенно пылали ярко-красные махровые галльские розы.

– О Боже! – выдохнула я в изумлении. – Да кто же это принес?

Служанка подала мне записку. Я развернула бумагу и прочла всего лишь одну строку, которая была там: «Цветы от того, кто восхищался вами на острове и восхищается поныне».

Ниже стояли инициалы – Р. К. Всего две буквы. И я не поняла, кто за ними скрывается. Речь идет об острове? Но, Боже мой, там я была просто ужасна. Кто может восхищаться беременной женщиной? Я быстро припомнила всех мужчин, которых встречала на Мартинике, – губернатор, полковник, Воклер… и тогда меня осенило – Клавьер! Тот самый, что поддержал меня на лестнице!

Но ведь он только банкир… Конечно, богатый и известный, но он – буржуа, не аристократ! Я разочарованно улыбнулась. Потом вспомнила, что этот Клавьер и красив, и интересен. Но, к сожалению, его подарок утратил всю свою романтику, едва я узнала, что он от банкира.

Этого человека даже на свадьбе не будет. Отец скорее умер бы, чем позволил буржуа быть приглашенным в его дом.

Следует забыть об этом, и как можно скорее… Я бросила последний взгляд на цветы – они чудесны! И как только у буржуа может быть такой изысканный вкус?

– Унесите… эти цветы, – через силу приказала я. – Я не могу держать их в своих комнатах.

Да, не то надо мной станут смеяться. Нельзя принимать подарки от буржуа, не рискуя стать посмешищем всего аристократического света.

Слегка разочарованная, я спустилась вниз, в гостиную, и заняла свое место за столом. Обед длился долго, и за окном стало смеркаться, когда начались танцы. Впервые в жизни мне не хотелось танцевать. Я поискала глазами своего супруга. Он сидел в окружении сюринтенданта Ломени де Бриенна, маркиза де Кондорсе и некрасивого герцога д'Эгийона, известного своей подлостью. Конечно, они говорили о политике. Мне эта тема никогда не была интересна, но сейчас я хотела покоя и тихо присела рядом.

– Поймите, монсеньор, – восклицал маркиз, обращаясь к министру финансов, – вы вынуждены идти на крайние меры! Генеральные штаты – единственный выход. Они хотя бы придадут законность вашим проектам и заставят замолчать всех недовольных, если, конечно, в штатах будет представлена нация.

– Генеральные штаты? – вскричал бедняга министр, с ужасом приподнимаясь в кресле. – Да разве недостаточно Государственного совета, который будет созван, и собрания нотаблей – разве недостаточно, спрашиваю я вас, этого, если вы хотите призвать из тьмы веков столь старый орган власти?

Он гневно сжимал в руках свою трость.

– Я слышу об этом двадцать четыре часа в сутки! Но до подобного кризиса финансы королевства еще не дошли. Я, пока я министр, не допущу созыва Генеральных штатов. Ибо я прекрасно помню Этьена Марселя,[9]Лигу[10]и Фронду.[11]

– Еще немного, и момент будет упущен, – сказал маркиз де Кондорсе. – И тогда уже ничто не спасет Францию!

– Э-э, сударь, не смешите меня! Вы и так везде проповедуете революцию, так не делайте этого, по крайней мере, на свадьбе. Нам известны ваши руссоизм и вольтерьянство, сейчас это модно, но, поверьте, подобные воззрения хороши в гостиных, а в жизни они принесут королевству лишь разорение, анархию и, может быть, реки крови. Что такое Франция, сударь? Это страна, которая привыкла к твердой власти. Если сорвать узду, она обезумеет. А вы призываете к республике!

– Я не республиканец, сударь, – с горечью возразил маркиз де Кондорсе, – я приверженец власти королевской, но власти разумной и просвещенной…

– Да разве наш король – дикарь? – воскликнул Ломени де Бриенн. – Видит Бог, это просвещеннейший государь в Европе. Разве во Франции господствует варварство? Католики и гугеноты равны в своих гражданских правах, у нас нет пытки и есть правосудие, есть свобода слова, в чем вы можете убедиться, купив на любом углу памфлеты, поливающие грязью королеву и королевскую семью. Реформы нужны, без сомнения, и Людовик XVI это отлично сознает.

– Сознает, но почему же не делает?

– Всему свое время, сударь. Вы проявляете нетерпение, вы провоцируете беспорядки и волнения, вы, именно вы, а не король и его министры, пытаетесь превратить Францию из цивилизованного просвещенного государства с добрыми традициями и старыми обычаями в пьяного полубезумного паралитика, бредущего неизвестно куда! Вы кричите о произволе, а между тем во всей огромной Бастилии едва ли сидит пять узников; и я не сомневаюсь, что вы, если бы была ваша воля, превратили бы Францию в одну большую Бастилию и, вполне возможно, и меня сгноили бы там.

Я слушала это, и вдруг странная щемящая тревога охватила меня. Что-то смутное, недоброе было в этом споре, какой-то предвестник тех несчастий, что ожидали нас в будущем. Я огляделась по сторонам, словно рассчитывала найти у кого-то защиту, но увидела только графа д'Артуа, который, несомненно, тоже слышал весь этот спор.

– Дорогой господин министр, – произнес он насмешливо, – из того положения, в которое попала Франция, есть гораздо более простой выход, чем ваши политические дебаты, и я укажу вам его.

– Что же это за выход, принц?