Книга Зеленый подъезд - Татьяна Веденская

– Я понимаю.

– Тогда слушайте. Помните, вы рассказывали мне о безобразной сцене у нее дома?

– Когда приперся тот придурок, который ее увез?

– Да. Кстати, я все-таки допускаю, что именно он, судя по ее записям, вышвырнул ее из своей жизни.

– Ужас. Невозможно поверить...

– Во что? Что иные особи мужского полу способны нанести болезненный удар, даже не заметив? Это вас удивляет? А по статистике, такие травмы переносят практически все девочки. И, между прочим, мальчики тоже. Никакой особенной разницы. И не в этом, собственно, дело. Вернее, не только в этом.

– А в чем?

– Если судить по вашим воспоминаниям, ее родители устроили тогда ей безобразную сцену.

– Очень. Обзывали чуть ли не проституткой. И ведь мы не в постели валялись, а чай пили.

– Именно. То есть она не давала им реального повода предполагать, что пошла по так называемой наклонной?

– Никакого. Мы же тогда очень близко общались. Она просто играла в театре, училась петь, проводила много времени со мной. Мы встречались, как обычная пара.

– Я вам поясню. По-видимому, ее родители не смогли правильно перестроить отношения с дочкой, когда та выросла. Не смогли принять ее как взрослую женщину.

– Это уж точно, – фыркнул Миша. – Какая там женщина! Грязь из-под ногтей – не больше!

– И надо думать, что подобное отношение ей демонстрировалось в течение довольно долгого времени.

– Она немного рассказывала, но упоминала. И о брате, и о родителях, которые как ополоумели и бросаются на нее постоянно. Прямо хоть домой не ходи.

– На самом деле такая реакция вызвана страхом потерять ребенка, страхом, что с ним что-то случится. И иногда – страхом потерять семью, если отношения между родителями реально связаны только детьми.

– Она говорила, что, когда она уехала в Питер, родители развелись.

– Тогда тем более. Однако выразить подобные чувства и страхи честно способны единицы. Остальная огромная масса только немотивированно орет, скандалит и сыплет оскорбления и угрозы. Как в нашем случае.

– Как у нас, – повторил Миша, глубоко задумавшись. – Но ведь она-то и не подозревала, что ее боялись потерять!

– Именно, – воскликнул врач и вытер лоб. Он почему-то вспотел. – Мы с вами, конечно, только теоретизируем, это надо помнить. Но если предполагать – то конечно... Алиса принимала все упреки и оскорбления за чистую монету. То есть – была-жила девочка, мамина радость, папино счастье, а вдруг стала монстром. И если подобные вещи длятся достаточно долго, то ребенок начинает в это верить.

– И что? Что он будет делать?

– Нормальная реакция на такое систематическое унижение личного достоинства – попытаться получить высокую оценку у других. Часто – через любовь.

– То есть если меня кто-то любит, то, значит, я не так уж плоха, как уверяют папа с мамой? – неуверенно произнес Миша.

– В целом верно, хотя мотивация может отличаться.

– А ее этот Артем...

– Если это был Артем. Да. Он тоже, как и родители, дал ей понять, что она – дерьмо на палочке в стеклянной баночке.

– Кошмар!

– Судьба, – поднял руки доктор. – Если б вы только знали, сколько людей проходит этим путем. Теряя поддержку тыла, то есть семьи, бросаются в объятия первого встречного, чтобы потом получить от него тоже некую отрицательную неосознанную реакцию. Иногда в поисках одобрения и признания мы ходим по кругу всю жизнь. Кидаемся из романа в роман, даже не задумываясь – а надо ли это нам. Нам лично, нам – любимым.

– Нам? – не понял Михаил.

– Ну, не нам с вами. Я так, вообще, – одернул себя аналитик. – Просто когда через ваш кабинет проходит по десять человек в день с подобной проблемой, то начинаешь звереть. Почему мы так не любим себя, почему так не любим своих детей? Почему ни за что на свете не рискнем открыто показать свою любовь и потребность в любви? Все загораживаемся, все защищаемся. А потом вот появляются такие Алисы, и мы спокойно говорим – трудный случай.

– Но ведь не все становятся наркоманами! – воскликнул Потапов.

– Это верно. Кстати, то, что она пошла именно этим путем, – случайность. Она могла бы с таким же успехом стать проституткой, воровкой или просто опустившимся бомжем.

– Но стала тем, чем стала.

– Ну, – протянул доктор, – еще не вечер.

– Не надо так. Не дай бог, – тучей помрачнел Михаил.

– Вы ее сильно любите?

– Очень. Я готов на все для нее. Невыносимо думать, что ее жизнь уже кончена. Сейчас, когда у нее все впереди.

– Да, я понимаю. Не будем загадывать, что там впереди. А вот позади у нее тяжелейшая шоковая травма. И тоже, к сожалению, не такая уж и редкая. Хотя все же и не из разряда обычных.

– Изнасилование? Оно – корень всех этих бед?

– В общем – да. Только поймите правильно. Оно лишь довершило то, что начали родители, а продолжил этот Артем. Девочка уже на тот момент чувствовала себя некрасивой, не нужной никому неудачницей, паршивой овцой. Мама с папой разлюбили, брат вытирает об нее ноги, любимый мужчина – и заметьте, нормальный мужчина – ее бросил, причем жестоко. Она пишет – выкинул из жизни, как ненужный мусор. И тут еще находятся четверо мерзавцев, которые спокойно и без напряга ее увозят за город и там насилуют по кругу, пока она не отключается практически. Потом выбрасывают, опять, заметьте, как тот же самый мусор, и все. Она одна. Она маленький уничтоженный человечек, чувствующий себя грязным, использованным дерьмом. Никому не нужным, бесполезным куском мяса, с которым этот «нормальный» мир делает все, что пожелает.

– Жутко это все как-то.

– Не то слово. И я вас уверяю, что мы с вами даже представить не можем, до какой степени ей в тот момент было жутко. Настолько жутко, что потребовалось раздвоить свою личность на «до» и «после». Смотрите – вот! Я прежняя умерла, осталась только Элис.

– Она так спокойно об этом пишет.

– Она ведет себя как парализованный человек. Духовно парализованный. Ну да ладно, поехали дальше.

– У меня кружится голова, – вдруг простонал Миша.

Доктор осмотрел его, встал, налил воды из стерильно чистого стеклянного кувшина и протянул стакан. Миша жадно припал к воде.

– Может, на сегодня хватит?

– Нет, ни за что, – прохрипел он, – я только попью, и все. Продолжайте, пожалуйста.

– Ну смотрите, – с сомнением оглядел его врач, – я не обещал, что будет легко.

– Я переживу. Раз она это пережила.

– О’кей. Итак, далее. А далее у нас такой есть вывод. Если бы случилось что-то одно – изнасилование, конфликт с родителями или расставание с Артемом, то она бы выжила. Поплакалась бы маме, уткнулась бы в плечо Артема и пережила. Пара еле заметных фобий, и все. Она бы продолжала театральный слалом, вышла бы замуж. Или вообще пошла в театральное училище. В общем, все могло бы окончиться неплохо, только надо было, чтобы рядом оказался хоть кто-то, кто, по ее оценкам, любил бы ее и понимал. Но рядом с ней не оказалось никого. Родители ее бы только добили. Опять же, по ее оценкам. Так ли это было бы или нет, кто знает.