Книга В ожидании - Джон Голсуорси

А пока что собеседницы разговаривали об итальянской живописи.

– Кстати, – неожиданно заметила Джин, – лорд Саксенден говорит, что вам от него что-то нужно.

– Да?

– Что именно? Я могла бы заставить его согласиться.

– Как? – улыбнулась Динни.

Джин приподняла ресницы и посмотрела на Динни:

– Это нетрудно. Что вы от него хотите?

– Я хочу, чтобы брат вернулся в часть или – ещё лучше – получил другое назначение. Его репутация опорочена в связи с боливийской экспедицией профессора Халлорсена.

– Этого верзилы? Поэтому вы и пригласили его сюда?

Динни показалось, что с неё срывают последние одежды.

– Если говорить откровенно, – да.

– Очень интересный мужчина.

– То же самое находит и ваш брат.

– Ален самый великодушный человек на свете. Он без ума от вас.

– Это он мне сказал.

– Он искренен, как ребёнок. Так, серьёзно, нажать мне на лорда Саксендена?

– Зачем вам-то беспокоиться?

– Не люблю сидеть сложа руки. Предоставьте мне свободу действий, и я поднесу вам назначение на тарелочке.

– Мне достоверно известно, что лорд Саксенден не из покладистых, сказала Динни.

Джин потянулась.

– Ваш брат Хьюберт похож на вас?

– Ни капли. Волосы у него тёмные, глаза карие.

– Вы знаете, когда-то наши семьи были в родстве – кто-то на ком-то женился. Вы интересуетесь селекцией животных? Я вывожу эрдельтерьеров и не верю в передачу наследственности исключительно по мужской или по женской линии. Доминирующие признаки могут передаваться потомству как по той, так и по другой и в любом колене родословной.

– Возможно. Однако мой отец и брат оба чрезвычайно похожи на самый ранний портрет нашего предка по мужской линии, если не считать того, что они не покрыты пожелтевшим от времени лаком.

– А вот у нас в семье была одна урождённая Фицхерберт, которая вышла за Тесбери в тысяча пятьсот сорок седьмом году. Если откинуть в сторону брыжи, она – моя точная копия, даже руки у неё мои.

Джин вытянула вперёд две длинные смуглые ладони, слегка хрустнув при этом пальцами.

– Наследственность проявляется порой через много поколений, которые, по видимости, были свободны от неё, – продолжала она. – Все это страшно интересно. Мне хочется взглянуть на вашего брата, который выглядит совсем не так, как вы.

Динни улыбнулась:

– Я попрошу его приехать за мной из Кондафорда. Может быть, вы даже не сочтёте его достойным внимания.

Дверь отворилась, и мужчины вошли в гостиную.

– У них такой вид, – шепнула Динни, – словно они задают себе вопрос: "Угодно ли мне посидеть с дамами, и если да, то почему?" Все мужчины после обеда становятся ужасно смешными.

Голос сэра Лоренса прервал наступившее молчание:

– Саксенден, не хотите ли вы с Бентуортом сыграть в бридж?

При этих словах тётя Уилмет и леди Хенриет автоматически поднялись с дивана, где вполголоса расходились во мнениях, и проследовали туда, где им предстояло заниматься тем же самым весь остаток вечера. Помещик и Саксенден двинулись за ними.

Джин Тесбери скорчила гримаску:

– Вы не находите, что любители бриджа как бы обрастают плесенью?

– Ещё один стол? – спросил сэр Лоренс. – Эдриен? Нет? Вы, профессор?

– Пожалуй, нет, сэр Лоренс.

– Флёр, значит, вы со мной против Эм и Чарлза. Всё решено. Идём.

– На дяде Лоренсе плесени не видно, – тихо отпарировала Динни. – А, профессор! Вы знакомы с мисс Тесбери?

Халлорсен поклонился.

– Изумительный вечер! – воскликнул молодой Тесбери, подходя к Динни с другой стороны. – Не прогуляться ли нам?

– Майкл, мы идём гулять, – объявила, поднимаясь, Динни.

Вечер был в самом деле изумительный. Листва вязов и каменных дубов застыла в неподвижном тёмном воздухе. Звезды сверкали, как бриллианты, роса ещё не выпала. Только нагнувшись к цветам, можно было их различить. Каждый звук – и уханье совы, доносившееся с реки, и мимолётное гуденье майского жука – казался отчётливым и одиноким. Освещённый дом смутно вырисовывался в тёплом воздухе сквозь подстриженные кипарисы.

Динни с моряком ушли вперёд.

– Только в такие вечера и постигаешь план творца, – заговорил Ален. Мой родитель – чудесный старик, но его проповеди способны убить веру в ком угодно. А у вас она ещё осталась?

– Вы имеете в виду веру в бога? – переспросила Динни. – Д-да. Но я его себе не представляю.

– Не кажется ли вам, что о нём можно думать лишь тогда, когда ты одинок и вокруг тебя простор?

– Когда-то я испытывала душевное волнение даже в церкви.

– По-моему, одних эмоций человеку мало. Хочется ещё охватить разумом тот беспредельный акт творения, который совершается в беспредельном молчании. Вечное движение и в то же время вечный покой! Этот американец, кажется, неплохой парень.

– Вы беседовали с ним о родственной любви?

– Я приберёг эту тему для вас. У нас ведь ещё при Анне был общий пра-пра-пра-прадед. В нашем доме висит его портрет в парике, правда ужасный. Так что родственные узы налицо. Дело за любовью, но она придёт.

– Придёт ли? Родственные узы обычно её исключают – и между людьми, и между народами. Они подчёркивают не столько сходство, сколько различие.

– Вы намекаете на американцев?

Динни утвердительно кивнула.

– Что бы мне ни говорили, – возразил моряк, – одно для меня бесспорно: лучше иметь под боком американца, чем любого другого иноземца. Скажу больше – это мнение всего флота.

– Не потому ли, что у нас с ними общий язык?

– Нет. Но у нас общая закваска и общий взгляд на вещи.

– Это распространяется только на англо-американцев?

– В любом случае всё зависит от того, каков сам американец, – даже когда дело идёт о людях голландского или скандинавского происхождения, как этот Халлорсен. Мы ведь и сами из той же породы, что они.

– А германо-американцев вы к ней не относите?

– Отношу, но лишь в некоторой степени. Вспомните, какой, формы голова у немцев. По существу они центрально – или восточноевропейцы.

– Вам бы лучше поговорить с моим дядей Эдриеном.

– Это такой высокий с козлиной бородкой? У него симпатичное лицо.

– Он чудесный, – подтвердила Динни. – Мы отбились от остальных, и роса уже падает.

– Ещё минутку. То, что я сказал за обедом, сказано совершенно серьёзно. Вы – мой идеал, и, надеюсь, мне разрешат следовать за ним?