Книга Потерянное одиночество [= Поздний вечер вторника ] - Любовь Пушкарева

Согласно киваю и в который раз задумываюсь, а все ли предки Крега были людьми, и не затесался ли среди них инкуб или суккуб. Ни один мужчина не смог бы за один раз дать мне столько, а дав, не свалиться в долгий восстанавливающий сон. Крег отделывался лишь жором.

– Все, Пати, я побежал, а то Бланш заподозрит что-то и расстроится, а ей нельзя расстраиваться, седьмой месяц, он того… опасный, сама знаешь.

– Угу, – я, дожевывая, киваю и подставляю щеку под братский поцелуй. Чмок в щеку и ободряющее сдавливающее объятие.

– Не скучай! – и, подмигнув на прощание, он скрылся за дверью.

* * *

Да… Беременная флерса… Похоже, появился повод прекратить откладывать то, что я не хочу делать уже лет пять, а надо. Надо расширять свои vis-артерии и вены, надо настраивать центры на работу с большими объемами. Я не стояла на месте последние годы, постепенно увеличивая объем силы, который могу вместить и с которым могу работать, но делала это слишком мягко и слишком медленно, и поэтому не слишком эффективно. Работа по расширению возможностей похожа на тренировку людей-спортсменов перед соревнованиями – нагрузка, нагрузка и еще раз нагрузка. А это, мягко говоря, неприятно, да и чревато травмами. Во второй такой вот скачок-расширение я не рассчитала свои возможности, не учла эмоциональный фактор, и в результате не смогла удержать силу под контролем, по сути, ударила сама себя, разорвав красную vis-артерию, связывающую либидо-центр с основными. Не приведи Свет пережить подобное еще раз. Самым страшным в той ситуации была паника, в мгновения выевшая запасы белого, которые и так были невелики. Я восстанавливалась почти луну, эта травма отбросила меня назад, на уровень моего приезда в Америку, нужно было срочно расти, подтягиваться, и самым тяжелым оказалось перебороть страх, что все может повториться.

Что ж, будем тренироваться. Значит, встречу с Алексом отменять не буду и поговорю с сегодняшней сменой охраны, почищу им мозги немножко. Среди моего персонала курсировал слух, что де хозяйка немного того… нимфоманка, но с головой все же дружит, на кого попало не бросается и крайне не любит, если кто-то начинает ее обсуждать, увольняя без раздумий каждого, кто позволит себе лишнего. А поскольку платила я людям хорошо, на соцпакет не скупилась, да и периодически устраивала «прочистку мозгов», то проблем с персоналом, знающим об апартаментах и их гостях, я не имела.

В десять вечера появился Алекс – красавец-модель, пример настоящего американца, пшеничные волосы, серые глаза и белозубая улыбка во весь рот. Насколько красивый, настолько и глупенький, но поскольку в нем отсутствовало чванство, то глупость эта была не отталкивающей, а скорее умилительной. Он знал, что он дурачок, и не переживал по этому поводу, считая, что его красота и легкий характер искупают все. Так оно и было – женщины его любили, мужчины же, обычно ненавидящие красавцев, относились снисходительно и с неким пренебрежением, осознавая, что превосходят его, закрывая глаза на то, что этот дурачок имеет все, что хочет, прилагая минимум усилий.

Встретив меня у входа в зал, он презентовал мне розочку, мы постояли, взявшись за руки, флиртуя и обмениваясь комплиментами, как в красивом кино. Все, кто мог нас видеть, не сводили глаз, такая шикарная пара – жгучая брюнетка и нордический блондин. Расположившись в баре и заказав нам коктейли, он похвастался, что его взяли на эпизодическую роль в какой-то сериал и что он очень расстроился, узнав, что персонаж, которого он будет играть, отрицательный. Когда же он принялся рассказывать о том, как уговаривал исполнительного продюсера сделать его героя положительным, я вытирала слезы от смеха – статист просит о глобальных изменениях в сценарии. Когда же доведенный до белого каления продюсер прокричал, что Алекс уволен, тот участливо ответил ему: «Что ж вы делаете? Вы же никого лучше меня не найдете», – продюсер выпал из жизни минуты на две, а придя в себя, назначил Алекса на роль какого-то персонажа, который появится через пару серий, чтобы счастливо жениться на второстепенной героине. Я поздравила и расцеловала своего дурашку. Наглость – второе счастье, а счастье первое – никогда в себе не сомневаться.

В апартаменты мы не поднялись, он отнес меня, у Алекса вообще тяга к театрально-киношным эффектам. Поначалу мне было даже немножко дискомфортно, казалось, что вот-вот кто-то скажет: «Стоп! Снято!», но потом привыкла и стала находить особое удовольствие, подыгрывая ему.

Когда Алекс, как всегда медленно раздевал меня, я с удивлением обнаружила, что моя сила улеглась, и я смогу взять от моего красавца по полной. Через час он стонал: «Пати… Пати…» – и в этом не было ни капли наигранности, я раскачала его так, как никогда раньше, с отстраненным азартом понимая, насколько рискую причинить вред и себе, и ему. Потом два крика слились воедино: облегченно-радостный – его, и немного испуганный – мой, а в следующую секунду два почти бесчувственных тела упали рядышком. Алекс тут же уснул, а я, закусив губу, усмиряла силу.

Утром я как обычно набрала еды, занесла и убежала к себе.

Сбросить! Сбросить хоть часть!

– Фиалочка! – прокричала я у порога моей двери-окна.

Она прибежала почти сразу же, я мельком успела отметить, что она выглядит намного лучше, здоровенькой и бодренькой, видно, Лилия отдал ей все, что было.

– Ты можешь питаться белой силой? – на всякий случай спросила я.

– Да, госпожа, – а у самой глаза такие огромные, ошарашенные.

– Ну так подойди.

Флерса приблизилась, и я, недолго думая, влила силу в поцелуе, так мне было легче контролировать дозу, ведь дать ей лишнего – значит покалечить. Крылья флерсы тут же расправились и заходили, но сама она стояла как прибитая.

– Фиалочка, ты в порядке? – озабоченно спросила я.

На ее лице расплылась глупая счастливая улыбка, и она молча кивнула.

– Ну, раз так, иди к себе.

Она радостно кивнула и поскакала по коридору, подпрыгивая на одной ножке, заливисто хохоча. Я неодобрительно покачала головой: «Дурдом», но в следующее мгновение поймала себя на том, что улыбаюсь точно такой же глупой счастливой улыбкой.

* * *

Так пролетела неделя, я выдергивала Крега в обеденный перерыв, а ночью встречалась с кем-то из моих постоянных мужчин. Вчера был Вик, он чуть не испортил все, вдруг потушившись, но я в последний момент успела собрать силу и не дала ей рассеяться.

– Пати…

Я молчала, сконцентрировавшись на обуздании силы, это было особенно тяжело, потому что я была раздражена и немного злилась на Вика за его выходку.

– Пати, что с тобой? У тебя не страсть была на лице, а боль… Что происходит?

При этих словах мое раздражение схлынуло, и я наконец «затолкала» силу в центр и направила в артерии.

– Все нормально, Вик, все нормально. Подобного не повторится.

– Правда, Пати? Я не хочу делать тебе больно.

Я обняла его.