Книга Наследство последнего императора - Николай Волынский

Услышав год и день своей кончины, Екатерина Вторая изрядно разгневалась. В результате 17-го марта 1796 года вышел указ: «Поелику в Тайной Экспедиции по следствию оказалось, что крестьянин Василий Васильев неистовую книгу сочинял от самолюбия и мнимой похвалы от простых людей, что в непросвещенных могло бы произвести колеблемость и самое неустройство, а паче что осмелился он вместить тут дерзновеннейшие и самые оскорбительные слова, касающиеся до пресветлейшей особы Ея Императорского Величества и высочайшего Ея Величества Дома, в чем и учинил собственноручное признание, а за сие дерзновение и буйственность, яко богохульник и оскорбитель высочайшей власти, по государственным законам, заслуживает смертную казнь; но Ея Императорское Величество, облегчая строгость законных предписаний, указать соизволила оного Василия Васильева вместо заслуженного ему наказания посадить в Шлиссельбургскую крепость с приказанием содержать его под крепчайшим караулом так, чтоб он ни с кем не сообщался, ни разговоров никаких не имел; на пищу же производить ему по десяти копеек в каждый день, а вышесказанные, писанные им бумаги запечатать печатью генерал-прокурора, хранить в Тайной Экспедиции».

«…И был заключен Авель в Шлиссельбургскую крепость, по именному повелению Государыни Екатерины. И был он там всего времени – десять месяцев и десять дней. Послушание ему было в той крепости: молиться и поститься, плакать и рыдать, и к Богу слезы проливать… И проводил тако время отец Авель до смерти Государыни Екатерины. И после того еще содержался месяц и пять дней…

…И воцарился сын ея Павел»…

Павел ограничивает применение телесных наказаний. Велико же было его неудовольствие, когда в связи со слухами о полной отмене телесного наказания, одно из дворянских депутатских собраний, – в силу своего права непосредственного обращения к Государю Императору о пользе и нуждах государства, – представило ему на благоусмотрение свое мнение, что Русский народ еще де не дозрел для отмены телесного наказания. В тот же день, Император Павел изменяет привилегию, по которой дворянство освобождалось от телесного наказания. Осужденные за уголовные преступления дворяне впредь от него не освобождаются.

Павел Первый приказывает перелить в монету дворцовые серебряные сервизы, дабы поддержать совершенно истощенную в правление Екатерины казну. Он говорит, что сам будет есть на олове до тех пор, пока Русский рубль не дойдет до своего курса.

Ни свет – ни заря, с пяти утра, Император уже на ногах. И всех заставляет работать по своему неугомонному примеру. Вот он на вахтпараде. Вот он внезапно на учении то в одном, то в другом полку – при любой погоде, при любом морозе. Кует боевую мощь своей Русской Армии. Беспощадно метет нерадивых со службы ослушников своей воли.

Павел Первый значительно улучшает материальное положение Духовенства, способствуя всемерно поднятию нравственного уровня и авторитета его в народе.

Отдельно стоит сказать о царском заповедном ящике у Зимнего дворца, ключ от коего находится у него лично, куда и первый сановник и последний простолюдин могут бросить свои прошения, обратиться к непосредственной царской защите или милости – работает без устали. Поздно вечером Император лично отпирает его и несет ворох прошений в свой кабинет, засиживается за ним далеко за полночь, а иногда и всю ночь напролет…

«В первый год царствования Павла, – говорит А.И. Тургенев, – народ блаженствовал, находил суд и расправу над обидчиками без лихоимства, никто не осмеливался грабить, угнетать его, все власть предержащия страшились ящика…»

Но между троном и народом, к сожалению, существовало то окружение Павла Первого, это те неверные царедворцы «из которых, по выражению Растопчина, каждый заслуживал быть колесованным без суда». Из них не столь боевые екатерининские орлы клекотали, сколь шипели екатерининские змеи. Павел отлично знал цену и придворным екатерининским змеям, и высшему обществу. «Вы знаете, какое у меня сердце, но не знаете, что это за люди. Я же знаю, как ими управлять нужно», – говорил Павел еще в бытность свою Наследником Цесаревичем. Немало пришлось потерпеть ему от змей – с детства и до восшествия на престол.

Великой Императрицей была Екатерина, но плохая мать. В Павле Петровиче она видела скорее не родного сына, а третьего и последнего своего соперника из законных императоров. Два других – Император Иоанн Антонович и Петр Третий, – как и Павел, были устранены от престола путем дворцовых переворотов. И акт посмертного коронования Павлом Первым своего отца полон символического урока дворцовым заговорщикам всех царствований…

Задача Павла была нелегка. Тем более что во избежание коренной ломки, к которой совершенно не была готова Россия, он вынужден был перенять Екатерининский аппарат управления, лишь отчасти заменив главных должностных лиц.

Когда вместо генерала Самойлова в Сенате был поставлен князь Куракин, то в секретных делах он нашел книгу, которую написал отец Авель, и был поражен верностью предсказания. И, как отмечено в «Деле о крестьянине Василье Васильеве», «12-го декабря Шлиссельбургский комендант Колюбякин получил письмо от нового генерал-прокурора князя А.Б. Куракина, в котором объявлялось высочайшее повеление прислать в Петербург арестанта Васильева, с прочих же всех, на ком есть оковы, снять.

Государь беседовал с загадочным прорицателем и «спрашивал у него по секрету, что ему случится».

…В зале был разлит мягкий свет. В лучах догоравшего заката, казалось, оживали библейские мотивы. Вокруг царила тишина и торжественность.

Пристальный взор Императора Павла Петровича встретился с кроткими глазами стоявшего пред ним монаха Авеля. В них, как в зеркале, отражались любовь, мир и отрада.

Императору сразу полюбился этот, весь овеянный смирением, постом и молитвой, загадочный инок. О прозорливости его уже давно шла широкая молва. Ведомо было Императору Павлу Петровичу и то, как Авель точно предрек день кончины его Августейшей Родительницы, ныне в Бозе почивающей Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны. И вчерашнего дня, когда зашла речь о вещем Авеле, Его Величество повелел соизволить завтра же нарочито доставить его в Гатчинский дворец, в коем имел пребывание Двор.

Ласково улыбнувшись, Император Павел Петрович милостиво обратился к иноку Авелю с вопросом, как давно он принял постриг, и в каких монастырях спасался.

– Честной отец, – промолвил Император, – о тебе говорят, да я и сам вижу, что на тебе явно почиет благодать Божия. Что скажешь ты о моем царствовании и судьбе моей? Что зришь ты прозорливыми очами о роде моем во мгле веков и о Державе Российской? Назови поименно преемников моих на престоле Российском, предреки и их судьбу.

– Эх, Батюшка-Царь! – покачал головой Авель. – Почто себе печаль предречь меня понуждаешь?

– Говори! Все говори! Ничего не утаивай! Я не боюсь, и ты не бойся.

– Коротко будет царствование твое, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. В Страстную Субботу погребут тебя… Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить добрую память твою…