Книга Отчий дом - Евгений Чириков

Сам Максим Горький усомнился в друге и учителе: вооруженного восстания делать не следовало — если бы даже случайно удалось захватить власть, не было сил удержать ее в руках. Вместо ожидаемого подъема революционного духа получился разгром и упадок…

Так было до приезда на Капри самого вождя и пророка Ленина. Как только он появился на вилле, все ворчуны, не исключая Горького, притихли. Точно расшалившиеся школьники при появлении строгого учителя. Все предполагали, что увидят вождя печальным, задумчивым, а тот как именинник!

Физиономия, совершенно не соответствующая историческому моменту. И вообще нимало не похож на побежденного: в глазках сверкает обычный хитроватый иронический огонек, потирает руки, как делают довольные чем-нибудь люди, подшучивает над Луначарским и даже над Горьким.

Первому сказал:

— Ну, как действует ваш желудок после Московского вооруженного восстания?

А Максиму Горькому:

— Буревестник-то ваш просто курицей оказался!

Максим Горький повел плечом и пососал рыжий ус, состроив весьма неопределенную улыбку. Он вообще умел строить глубокомыслие на лице своем, рождавшее в окружающих уверенность, что в этой гениальной голове всегда тайно возникают великие мысли, но только не хотят вылезать оттуда на потребу простым смертным.

Заюлил около Ленина вездесущий Вронч-Вруевич, чувствовавший себя виноватым: он дал информацию о том, что московский гарнизон, по его сведениям, исходящим от его родного брата, военного[656], примкнет к восстанию, а этого не произошло.

Опять поодиночке подходили и словно исповедовались в грехах своих одолеваемые сомнениями «товарищи». Одних Ленин выслушивал с хитроватой снисходительной улыбочкой, других — с нахмуренным челом и даже раздражением, а были и такие, от которых он отделывался утвердительным или отрицательным кивком головы…

Где же пироги? Пили чай, вино, ели фрукты, бутерброды… Вместо пирога был доклад вождя по вопросам текущего момента и пересмотру программной тактики.

И опять, как когда-то в Финляндии, сперва было похоже, будто докладчик — обвиняемый, а все прочие — присяжные заседатели и судьи, а потом этот обвиняемый превратился незаметно в оправданного и сам начал напоминать то прокурора, то красноречивого защитника, то вещего пророка…

— Многие из вас называют Московское вооруженное восстание нашим разгромом. Неужели я такой дурак, который надеялся на победу этого восстания? Я заранее шел на это поражение. Мне необходим был этот первый опыт, чтобы не идти впредь ощупью. Ведь Маркс нам не оставил практического руководства, военной тактики при гражданской войне. Это был только опыт, первая репетиция социальной революции. Значение этого опыта громадно. И не только в смысле технической подготовки к гражданской войне, а главным образом именно своей поучительной неудачей. Идеология — это одно, а война с буржуазией — другое. Тут мы должны отбросить идеологию ко всем чертям и действовать только как реальные политики. Еще и теперь, даже среди нас, коммунистов, немало таких, которые были твердо уверены, что наша классовая пролетарская победа может быть достигнута одним классом рабочих. Кровавым московским опытом я хотел искоренить это вредное заблуждение идеологической ортодоксии. Карл Маркс был великий теоретик, но, живи он с нами, он сделал бы сотни поправок к своим текстам. Теперь, после Московского восстания даже коммунистический идиот должен согласиться, что произвести в России социальную революцию силами одного рабочего класса невозможно… Вот в чем главное значение нашего московского поражения. Это случайный эпизод в процессе нашей борьбы, ценный для будущей победы.

Один рабочий не победит. Он победит только вместе с мужиком. Там, где на полтораста миллионов только пять тысяч рабочих, смешно и глупо во имя Марксовой идеологии игнорировать миллионы крестьянства. Это до такой степени очевидно, что даже самодержавие стало цепляться за мужика, как и идеологи мелкой буржуазии, эсеры. И нам, товарищи, без мужика тоже не обойтись. Я уже это несколько раз в частных беседах высказывал, а теперь ставлю в основу пересмотра нашей аграрной программы… Мы должны во что бы то ни стало отвоевать симпатии мужика у эсеров… И мы должны мешать всем врагам нашим свершить аграрную реформу и тем отнять у нас самое могущественное орудие — мужика. Представьте себе, что Государственная дума разрешит земельный вопрос и хоть отчасти удовлетворит историческую жадность мужика к земле! — На другой же день наше дело проиграно! Перед нами твердая несокрушимая стена многомиллионной мелкой буржуазии… История показала, что самодержавие, опирающееся на земельную аристократию, неспособно на этот подвиг, но буржуазная интеллигенция, поскольку она обезземелена и деклассирована, будет стремиться к этому. Тут призрак опасности имеется… но только призрак! Государственная дума построена на доверии главным образом к земельному дворянству, сильно разбавленному безгласным мужичком. Ну, а земельное дворянство не так скоро пойдет на подарок народу!

Пусть все они — и царь, и правительство, и буржуи из Государственной думы — остаются в спокойной уверенности, что революция побеждена и окончилась их победой. Пусть почивают на лаврах и упражняются в красноречии!

Революция, как река, ушла под землю, стала незримой, но лишь для того, чтобы, пробежав невидимо на известном протяжении, вырваться с новой силой движения на свет и волю. Так уже случалось. Загнали внутрь и успокоились. Но мы утверждаем, что революция живет, и продолжается, и должны не покладая рук продолжать свою работу. Мы превратим Государственную думу в нашу свободную кафедру и начнем говорить через головы буржуев со всем пролетариатом, а между прочим и с нашими мужичками…

Само собой разумеется, что мужик есть обыкновенный мелкий буржуй и совсем нам не товарищ в борьбе за всемирную социальную революцию. Но мы небрезгливы: мужик — прекрасная дубина, которой можно бить по головам буржуазии…

Не из буржуазной жалостливости к мужичку, не из слащавой сентиментальности народников мы бросим мужику землю! Нет. На, жри твою землю, а с ней пожирай и земельную буржуазию! Необходимо всеобщее крестьянское восстание, а потому нашим лозунгом должно быть: конфискация всех земель крестьянскими комитетами и непременно до Учредительного собрания, ибо, если Учредительное собрание даст землю, мужик не пойдет за нами…

Воспользовавшись мужицкой жадностью к земле, мы поведем мужика на своем поводу, и мужик расчистит путь для будущей диктатуры пролетариата!

Ленин глотнул воды из стакана и продолжал уже в повелительном тоне: