Книга Долг. Мемуары министра войны - Роберт Гейтс

Президенты

Трудно себе представить более разных людей, чем Джордж Буш и Барак Обама. В Америке существует вековая традиция избирать президента, славословить его в течение нескольких дней, а затем четыре или восемь лет подряд демонизировать, оскорблять – или слепо защищать. Начиная с Джорджа Вашингтона, едва ли найдется президент (это касается и тех, кого мы считаем величайшими представителями нации), который не сталкивался бы с оскорбительными нападками на свою политику, патриотизм, моральные устои, личные качества и действия на посту главы государства. Не избежали этой участи и Буш с Обамой.

Очевидно, что с Бушем лично мне было проще. Отчасти потому, что я работал на него в последние два года его президентства, когда, за исключением «Большой волны» в Ираке, в сфере национальной безопасности почти никаких серьезных решений не принималось. Он уже, как говорится, смастерил себе кровать в истории и готовился на нее возлечь. (И совсем не переживал по поводу мнения других людей.) Он больше не собирался баллотироваться на политические должности, и точно так же намеревался поступить его вице-президент. Не помню, чтобы Буш обсуждал внутреннюю политику – разве что когда спорил с конгрессом – в качестве обоснований своих решений; впрочем, стоит отметить, что ко времени моего появления в правительстве многие из президентских советников, этих «политических гуру с острыми локотками», уже покинули правительственные коридоры. Словом, я увидел умудренного опытом президента, заходящего на последний круг политического забега. К началу 2007 года вице-президент Чейни вообще оказался «за бортом» команды, а Буш, Райс, Хэдли и я в целом соглашались друг с другом практически по всем важным вопросам.

Что касается Обамы, тут я присоединился к администрации президента-новичка, которому выпало справляться сразу с несколькими кризисами и который был полон решимости изменить отношение Америки к миру – и к войнам, что мы вели, – и с первого дня в должности помышлял о переизбрании. Внутриполитические соображения, следовательно, становились принципиальным фактором (хотя и не скажу, что решающим) при рассмотрении всех серьезных вызовов национальной безопасности, с которыми мы разбирались. Сотрудники Обамы, в том числе главы администрации Белого дома Рам Эмануэль и Билл Дэйли, а также Валери Джарретт, Дэвид Аксельрод, Роберт Гиббс и прочие, активно участвовали в процессе принятия решений по национальной безопасности; для меня подобное было в новинку, однако, думаю, в истории США наверняка найдутся прецеденты. В этих условиях, пожалуй, удивляет, сколь мало разногласий возникало среди старших членов президентской команды по национальной безопасности – по крайней мере до начала 2011 года. Афганистан, конечно, стоит особняком, но в остальных вопросах, будь то Ирак, Россия, Китай, Иран, Пакистан или Ближний Восток, мы с президентом, вице-президентом, Клинтон, Джонсом и Донилоном, как правило, «играли на одной поляне». А если расхождения во взглядах и обнаруживались, как в отношении «арабской весны», между нами не проскакивали искры злобы и ожесточения (опять-таки в отличие от дебатов по Афганистану).

Да, нам с президентом Обамой доводилось, что называется, скрещивать мечи. В частности, разногласия по оборонному бюджету в 2010–2011 годах были явными, и мы часто обсуждали их лицом к лицу. Я понимал, что на Обаму давят серьезные экономические проблемы страны, однако меня злило, что наши с ним договоренности конца 2009 года о будущем финансировании Пентагона оказались в мусорной корзине всего через год, а новое соглашение та же участь постигла и вовсе через несколько месяцев. Наши «переговоры», если можно так охарактеризовать дискуссии между президентом и членом президентского кабинета, по поводу военного бюджета обозначили фундаментальное различие: я хотел реструктурировать расходы на оборону, чтобы повысить эффективность и укрепить дисциплину, сократить бюрократический аппарат и накладные расходы и ликвидировать ненужные программы ради сохранения и увеличения военного потенциала страны. Я нисколько не желал резать бюджет как таковой. Выше я неоднократно писал, что был уверен: современный мир, все более сложный, противоречивый и нестабильный, требует от американских военных высокого уровня боеготовности, – поэтому следует призадуматься, как лучше и умнее потратить деньги для достижения этой цели. Президент же считал, что бюджет Пентагона можно и нужно резать просто потому, что он имеется, а также потому, что такие действия обеспечат ему политическое преимущество и «моральное право» в глазах однопартийцев и сочувствующих сокращать внутренние и смежные расходы. (По крайней мере так он объяснял мне.) Я сомневался, что министерство обороны вносит основную лепту в формирование государственного долга или причастно к росту годового дефицита; события в мире вокруг заставляли, на мой взгляд, как минимум сохранять, а лучше развивать и далее наши военные возможности. Если уж без сокращения бюджета не обойтись, нужно делать это медленно, «кося глазом» на ситуацию в мире, учитывая требования национальной безопасности США.

Я никогда не конфликтовал с Обамой напрямую по поводу того, что мне (равно как и Клинтон, Панетте и прочим) виделось упертостью президента, исходившего из убеждения, будто Белый дом должен жестко контролировать все аспекты политики национальной безопасности и все операции. Администрация Обамы, безусловно, самая «централизованная» и самая «помешанная на контроле» в сфере национальной безопасности, какую я когда-либо видел после Ричарда Никсона и Генри Киссинджера. При этом мне вполне удавалось находить общий язык с Белым домом и с Штабом национальной безопасности. Личный опыт убеждал, что крупные бюрократии редко рождают сколько-нибудь значительные новые идеи и что практически любые значимые нарушения статус-кво должны исходить от президента и его советника по национальной безопасности – вспомним Никсона с Киссинджером и «открытие» Советского Союза и Китая, Картера и соглашения в Кэмп-Дэвиде, Рейгана и контакты с Горбачевым, Буша-41 и освобождение Восточной Европы, объединение Германии и распад СССР.

Буш-43 подгонял свою администрацию поскорее принять решение о «Большой волне» в Ираке в конце 2006 года, а Белый дом Обамы и ШНБ настаивали на проведении всесторонней оценки ситуации в Афганистане в начале 2009 года. Это было вполне ожидаемо, однако, как мне представляется, основной причиной последующих затяжных дискуссий, разочарования и озлобления внутри администрации явилось то обстоятельство, что Белый дом, стремившийся все контролировать, застала врасплох просьба командующего нашими войсками в Афганистане значительно увеличить американское военное присутствие в стране. Именно эта просьба, которая удивила Белый дом (и меня тоже), спровоцировала дискуссию, каковой администрация не желала, особенно когда о ней узнали СМИ. Думаю, Обама и его советники пришли в бешенство от того, что министерство обороны и конкретно вооруженные силы «отобрали» у них управление политическими процессами и якобы угрожают поступать так и впредь. Вот откуда взялась отчасти подозрительность к военным со стороны Белого дома и ШНБ. Пентагон и военные, конечно же, не пытались сознательно лишить президента инициативы и политического контроля, но, оглядываясь назад, могу предположить, что воспринималось все именно так. Белый дом захотел увидеть в этом продуманный шаг – и увидел. Утечка информации от Маккристала и последующие публичные комментарии самого Маккристала, Маллена и Петрэуса лишь укрепили подозрения администрации. Я старался, но мне не удалось убедить президента в эфемерности и мнимости «заговора».