Книга Императорская Россия - Евгений Анисимов

«Моя императрица» – так называл ее Николай II. В русской истории конца империи, пожалуй, нет другой, более противоречивой фигуры, чем эта красивая женщина с холодным, надменным лицом. Немка по рождению (до принятия православия – Виктория Алиса Хелена Луиза Беатриса, принцесса Гессен-Дармштадтская, в домашнем обиходе – Аликс), англичанка по воспитанию, она стала супругой Николая II в 1894 году, сразу же после смерти Александра III. Это был брак по горячей любви. «Ники» и «Аликс» обожали друг друга, в тогдашней царской семье не было другой такой теплой, нежной семьи, таких заботливых супругов. Но тут и возникало разительное противоречие: казалось, оба они созданы для тихой частной жизни, вдали от суеты и кипения света, а между тем удел правящей императорской четы был как раз иной – быть в гуще событий, у всех на виду. Оказалось, что столь любимая народом роль «хозяйки земли Русской», «матушки-государыни» не по силам гордой, замкнутой и внешне холодной Аликс. Императрица была нелюдима, застенчива, не любила общества, дичилась окружающих. При ней не было ярких, веселых придворных празднеств, которыми прославились предыдущие царствования. Аликс была полной противоположностью другой Александре Федоровне, супруге Николая I, о которой современник писал:

«Императрица всегда любезная, оживленная, веселая, с жизнерадостным настроением, умеет прогнать всякое стеснение и сделать так, что всякий в отдельности чувствует себя хорошо. Двор в Петергофе – настоящий семейный круг, где каждый чувствует себя хорошо».

Вторая Александра Федоровна осознавала свои невыигрышные особенности, видела, что уступает в шарме своей свекрови, вдовствующей императрице Марии Федоровне.

«Я не виновата, что я застенчива, – говорила она. – Я гораздо лучше чувствую себя в храме, когда меня никто не видит, там я с Богом и народом… Императрицу Марию Федоровну любят потому, что императрица умеет вызывать эту любовь и свободно чувствует себя в рамках придворного этикета, а я этого не умею, и мне тяжело быть среди людей, когда на душе тяжело».

Действительно, «правильному» публичному императорскому поведению Аликс препятствовало многое: ее природная застенчивость, угрюмость и скованность на людях, неумение и нежелание найти с ними общий язык, ее неглубокий ум, упрямство, близкое к фанатизму.

И жить императорская чета стремилась в уединении, вдали от шумной столицы. Таким любимым местом стал Петергоф, Александрия, где возникла «интимная резиденция», окруженная «нескончаемой высокой глухой стеной, выкрашенной в “казенные” – желтую и белую – краски» (по воспоминаниям А. Н. Бенуа). Сюда 27 мая 1895 года Николай привез свою Аликс и записал в дневнике:

«С радостными и горестными чувствами въехал я в милую Александрию и вошел в наш дом у моря. Так странно кажется жить здесь со своей женой. Хотя места тут в обрезе, но комнаты прелестные и помещение идеальное. Замечательно красиво отделана новая комната (Аликс) внизу у столовой. Но главная краса всего дома – это близость моря!»

В дневнике речь шла о Нижней даче (Нижнем дворце), построенной по указу Александра III для него – цесаревича, в 1885 году по проекту архитектора А. О. Томишко в стиле неоренессанс. Дворец был невелик, но очень удобен. Он сразу понравился Аликс, ибо отвечал ее вкусам и привычкам, а главное, тем, что жизнь ее семьи была защищена от досужего внимания окружающих. Нелюбимая свекровь и родственники жили в удалении – в Коттедже и «Ферме». В самом дворце почти не было проходных комнат, да и само его устройство «отсекало» посторонних: внизу – служебные помещения, а на второй этаж (в темно-ореховый кабинет Николая, приемную Александры и в Розовую гостиную) попадали только избранные люди: докладчики царя и редкие гости супругов. А на третий этаж вход для большинства был невозможен. Здесь находилась святая святых – спальня и Малая гостиная (Кофейная), в которой по вечерам собиралась семья. Рождение детей привело к перестройке дворца: в 1895—1897 годах с южной стороны пристроили флигель – «Детскую половину».

Желание царя чаще бывать с семьей привело к тому, что летом светская и даже официальная жизнь столицы перемещалась в Петергоф. В Большом дворце Петергофа император давал аудиенции иностранным посланникам, вручал награды. Летом 1897 года здесь он принимал германского императора Вильгельма II, президента Франции Феликса Фора, сиамского принца, а в 1890 году – иранского шаха. В Александрию к нему приезжали с докладами министры и военные. Вообще, с Петергофом связаны важные события в жизни императора и России. Отсюда в августе 1904 года царь ездил провожать готовившуюся к походу на Тихий океан эскадру З. П. Рожественского. На Нижней даче он подписал знаменитый Манифест 17 октября 1905 года о даровании гражданских свобод, здесь же он совершил государственный переворот, распустив 9 июля 1906 года Первую Государственную думу, а в 1907 году – Вторую.

Счастливая жизнь Аликс с Николаем на самом деле обернулась трагедией, и главную роль в ней сыграла судьба. Рождение четырех девочек подряд огорчало супругов («Какое разочарование! Четвертая дочь!» – запись в дневнике Николая после рождения Анастасии), им необходим был наследник мужского пола. На этой почве у Александры возникли терзавшие ее неврозы, окреп некий комплекс «династической вины», в результате она еще больше замкнулась в себе. Долгожданное рождение царевича Алексея в 1904 году принесло вместе с радостью и облегчением огромное горе – у мальчика, «солнечного лучика» (так называли его родители), обнаружилась гемофилия, унаследованная Аликс от своих германских предков. Началась непрерывная, отчаянная, но скрытая от глаз большинства борьба за здоровье тяжело больного ребенка. Психическое здоровье самой царицы разрушалось. Она стала суеверна, экзальтированно богомольна, оказалась склонна к мистическим увлечениям, была пропитана верой в чудеса, верила любым проходимцам, обещавшим спасти, вылечить цесаревича. Здесь сказывалось и страстное желание помочь своему невинно страдающему дитя, и общий дух, характерный для православия предреволюционной поры: жажда знамений, поиски провидцев, юродивых, чудотворцев, носителей сверхъестественной силы. К этому нужно прибавить экзальтированное увлечение людей света спиритизмом, восточными учениями, понимаемыми плоско и неглубоко. Из всего этого, далекого от истинного православия мистического тумана и появился Распутин, близость которого с царской семьей окончательно погубила репутацию самой царицы, династии…

Постепенно в обществе формировался отрицательный имидж Александры Федоровны, ее стали обвинять в самых разных бедах, постигших страну, в превратном духе истолковывать ее добрые и искренние дела, порывы и чувства. Как писал священник Георгий Шавельский, «ее восторженную веру, например, называли ханжеством, кликушеством. Когда она, заботясь о жертвах войны, следуя влечению своего христианского сердца, перенесла свои материнские заботы и на пленных германцев и австрийцев, тотчас поползли слухи об ее тяготении к немцам и об ее измене».

Сохранилась фотография 1916 года, сделанная одной из дочерей Николая в кабинете отца. Постаревшая, грузная Александра Федоровна непринужденно сидит на письменном столе мужа и как будто что-то внушает старательно записывающему за ней Ники. Эта фотография поразительно соответствовала тогдашним представлениям народа о своем государе. Кажется, будто она диктует ему слова из своих писем. Человеку, читающему письма императрицы Александры Федоровны к Николаю II, написанные осенью 1916 года, кажется, что через них она будто проводит своеобразный сеанс гипноза, зомбирования, чтобы подчинить волю Николая, заставить его поступать так, как кажется правильным ей и стоящему за ее спиной Распутину: