Книга По волнам жизни. Том 1 - Всеволод Стратонов

Я улыбнулся: вопрос престижа — здоровается старший.

— Пожалуйста, князь, и здесь, и в других местах здоровайтесь вы!

Через минуту раздалось:

— Здорово, стражники!

— Здравия желаем, ваше сиятельство!

Престиж сохранен. Это хорошо, но еще лучше то, что мы находим здесь холодный лимонад. Каково его качество — об этом стараемся не думать.

В Гали

Еще два-три часа по жаре, и мы подъезжаем к столице Самурзакани — селу Гали.

Большое село, напоминающее уездный городок. Несколько тысяч жителей. На холмистой местности, отдельные домики утопают в садах. Уютно, а летом и красиво.

Подъезжаем — и что-то удивительное. Нас никто не встречает…

Сами начинаем разыскивать местные власти. Появляются растерянные фигуры полицейских стражников. Видят сразу такое количество начальства… Окончательно теряются и начинают бестолково метаться.

— Где начальник участка?

— Уехал в соседнее селение!

— Где письмоводитель?

— Побежал разыскивать начальника участка.

— Где нам приготовлено помещение?

— Так что нигде не приготовлено, ваше сиятельство!

Начальником участка был здесь прапорщик милиции Константин Ладария, брат неудачливого гудаутского городского депутата. Своим назначением в Гали, куда он очень настойчиво просился, К. Ладария был обязан исключительно мне. Тем более меня возмутило такое отношение к нашему приезду. Я предупредил Джандиери, что ни в каком случае не воспользуюсь гостеприимством в доме Ладария.

Мы уселись на деревянной террасе дома, где живет начальник участка, запыленные, усталые, голодные, злые…

Бежит спешно принарядившийся в белый китель письмоводитель участка. Он — юноша, лет двадцати, чахоточного вида. Растерявшийся и не умеющий, он бросился к нам, протягивая каждому свою руку.

К сожалению, я не сдержался — нервное утомление сказалось. Вместо рукопожатия я так разнес бедного юношу за нераспорядительность, что у него душа ушла в пятки или еще дальше.

Он побежал хлопотать прежде всего о помещении. Через час возвратился — нам предоставлено свободное летом помещение церковно-приходской школы. Мы расположились в нескольких комнатах двухэтажного здания этого училища. Вижу — бедняга письмоводитель носится то с ковриками, то с ночной посудой…

Наконец, появилась возможность умыться и почиститься. Беру чемодан — новая неприятность! Ключей моих нет! Очевидно, я их потерял в пути.

Но… иногда хорошо быть начальством. Раньше, чем я взломал замок, прискакал из Очемчир всадник с моими ключами. Оказалось, я их выронил, собираясь в путь. Там ключи нашли, и начальник участка послал с ними вдогонку стражника.

Поздним вечером прискакал разысканный К. Ладария. Выслушав кротко мой неосновательный разнос, он объяснил, в чем дело. Во всем виноват был князь Джандиери. Он, очевидно, позабыл своевременно уведомить о нашем приезде в Гали, а когда вспомнил и послал об этом записку Ладарии, то записка получилась перед самым нашим приездом. Она не застала Ладарии, уехавшего на дознание по убийству в соседнее село, и о предстоящем нашем приезде никто не знал в Гали.

То-то князь Джандиери так благодушно отнесся к постигшей нас неудаче с приемом…

Поздним вечером на крыльце училища собрались местные нотабли: священник, седовласый о. Сильвестр Топурия, два учителя — грузина, еще кое-кто. Джандиери начал с ними разговор о местных нравах и обычаях. Я понял — этот дипломатический разговор ведется для создания у меня определенного настроения. Вот и пошел бродить по заснувшему селению, предоставив грузинским деятелям пропагандировать друг другу.

С утра до вечера следующего дня производили ревизию участковых дел. Мой протеже К. В. Ладария себя не сконфузил, ничего предосудительного в его деятельности не оказалось.

Еще в Сухуме я был предупрежден, что группа туземцев-самурзаканцев хочет пожаловаться мне на действия окружной администрации. По-русски они не говорили, а потому просили, чтобы объяснялся со мною их лидер, некто Михаил Дочия, говорящий по-русски. Я им это обещал.

Дочия был человеком, неприятным для начальства округа. Джандиери несколько раз жаловался на него в Тифлисе.

Когда жалобщики, в числе около десяти человек, собрались ко мне, неожиданно в комнату вошел князь Джандиери. Это с его стороны не было тактично и произвело некоторый эффект на народ. Быть может, именно этого Джандиери и хотел. Собравшиеся стали переглядываться и пятиться к двери.

Джандиери спрашивает:

— А кто у вас будет переводчиком?

Указываю на Дочию.

— Это невозможно! Надо другого кого-нибудь.

Рассердился и я:

— Князь, позвольте же мне поступать, как я это признаю нужным!

Он густо покраснел.

— Сделайте ваше одолжение!

Вышел из комнаты.

Между прочим, я занялся в Гали делом, которое интересовало меня лично — о бывшем начальнике этого участка Кежерадзе. В предыдущем году Джандиери подал доклад, в котором очень восхвалял деятельность этого своего земляка и просил о высшей для него награде — ордене св. Владимира четвертой степени. В ту пору этот орден считался важной наградой, он назывался «гражданским Георгием» и давался за исключительные заслуги[589]. Подобно военному Георгию, он не снимался с форменной одежды.

У нас, в военно-народной канцелярии, были свои сведения о Кежерадзе и настолько неблагоприятные, что я просто отказался дать ход делу о награждении Кежерадзе.

Джандиери обиделся, и, когда в конце года прибыл на ревизию Вейденбаум, ему было обжаловано мое отношение к данному случаю.

Вейденбауму показалось, что на этот раз он сведет со мной счеты. В своем отчете по ревизии он расхвалил Кежерадзе и указал, что, благодаря пристрастию вице-директора Стратонова, такой достойный человек не получил заслуженной награды. Вейденбаум просил исправить мою несправедливость.

Воронцов-Дашков и Петерсон, не спросив меня, в чем дело, удовлетворили его просьбу: Кежерадзе получил «Владимира», а я попал в неловкое положение.

Теперь в Гали я занялся этим делом. Документально подтвердились отрицательные вообще сведения о Кежерадзе, а между прочим, и такой факт:

Когда в 1905–1906 годах разбушевалась революция в соседней Кутаисской губернии, и революционная волна проникала также и в Самурзаканский участок, начальник участка Кежерадзе вдруг приказал всей подчиненной ему полицейской страже разоружиться и сложить все оружие в определенном помещении. Это же последнее он приказал оставить безо всякой охраны.