Книга Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если бы Государь мог увидеть фигуру Делянова в его кабинете и послушать тон его речи, когда говорят ему, что [А. И.] Георгиевский, [Н. М.] Аничков и вся компания – негодяи, Он непременно убедился бы, что никто не убежден в этом больше Делянова, а перенесенный на почву Всеподданнейшего доклада тот же Делянов стоит за этих мерзавцев горою.
Если бы Государь мог видеть, что за сцена произошла в Лесном департаменте у Островского, когда получилось приказание ответить «Гражданину» по вопросу о лесном казенном управлении, когда призванные составлять ответ должны были сказать директору, что отвечать неловко и неудобно, а на вопрос: «Почему?» ответили: потому что нас могут забить цифрами, от которых не отобьешься, – тогда бы, разумеется, обвинительный и торжествующий тон Островского показался бы Царю менее убедительным.
Оттого, в виду невозможности придраться к сущности, они с такою злобою придрались к мелочи и казнят «Гражданин» за то, что он где-то достал официальные цифры, записку Мансурова, представленную в Госуд[арственный] совет, и не хочет отвечать, где он эти цифры достал. Затем что же? Затем, испытавши с успехом первый опыт успешной борьбы на таком неравном поле, они скажут: «Что ж? Il n’y a que le premier pas qui coute[826], можно и совсем при случае закрыть “Гражданин”. Тогда Петровский – наша креатура, и ни одной больше газеты в России – самостоятельной и неподкупной, которая бы смела помимо нас стоять за Государя и Его власть так, как ей бы вздумалось, а не так, как мы этого хотим…»
Это не мелочь, как последствие официальной неправды… Это, напротив, важная, по-моему, вещь, если ее связать с таким же последствием – официальной неправды, например, в учебном ведомстве. Там неправедно стоят за неприкосновенность таких людей, как Георгиевский и Кия. А ведь какое же последствие? Ни единого человека с душою и с любовью не впускают в этот учебный мир; всякий самый бездушный, самый гнусный проходимец чех[827] крепко сидит на своем месте директора гимназии и развращает юношество.
А что такое развращать юношество? Увы, кроме ответа перед Богом, есть еще ответ в архиве бывшего III Отделения: все политические преступники суть по своему происхождению первоначальные питомцы учебного ведомства; там началась их гангрена. А начало этой гангрены всегда такой факт, где мальчик натыкается на грубое бессердечие и бездушие в своем начальнике.
Из этого вывод один, все тот же: людей и порядки не суйся переделывать, но делай, что делал, ежедневно молись Богу все теми же словами: Господи, укрепи и благослови ко мне доверие Государя, Господи, притупи злобу врагов моих, и больше ничего.
Это я и делаю!
Отрывок мыслей о запасных
В беседе на последнем собрании в среду вечером у меня, по инициативе [А. К.] Анастасьева возбужден был интересный вопрос: о влиянии запасных солдат[828] в деревне на крестьянский духовный и материальный быт.
Что влияние это скверно, все на этом сошлись, но весь вопрос в том, неисцелимое зло ли это или исцелимое? По мнению Анастасьева, зло это исцелимо, но временем, а теперь пока оно поправимо.
Опыт жизни за эти 10 лет показал,
что гвардейские запасные несравненно более избалованы для крестьянского быта, чем армейские, и более вредны как распространители в народе растления в нравственном, религиозном и даже в политическом смысле;
что запасные тем, в особенности, пользуются в деревнях, что они в сущности никому не подчинены и никого не боятся, а крестьянские и полицейские власти не могут запасного сечь;
что теперь сравнительно с временем 10 лет назад запасным тяжелее жить: прежде они везде находили себе возможность пристраиваться, лишь бы в деревне не жить. Теперь мест для них стало меньше, и спрос на них уменьшается, потому что репутация их больно испорчена и поколеблена.
Вследствие всего этого, надо полагать, говорит Анастасьев, что с течением времени запасные волею неволею должны будут искать куска хлеба в деревне и рано или поздно привыкнут к крестьянскому быту снова.
Но пока, по мнению Анастасьева, есть мера, которая могла бы помочь беде и привести запасных в порядок, это подчинение их в дисциплинарном отношении воинскому уездному начальнику во всех отношениях, то есть предоставление права каждому жаловаться на запасного воинскому начальнику, а воинскому начальнику предоставить право принимать жалобы на запасного, не только по военным, но по всем обвинениям в неповиновении, в бесчинствах, в дурном поведении, и подвергать запасного ответственности и наказанию самолично или предавать его судебной ответственности.
Тогда явится страх у запасного.
Мысль простая, но никому она доселе в голову не пришла.
О каре «Гражданина»
