Книга Пушкин в жизни - Викентий Викентьевич Вересаев

поехал к вел. кн. Михаилу Павловичу (который тогда был главнокомандующим гвардейского корпуса) и, сообщив ему свои опасения, говорил, что следовало хотя на время удалить Дантеса из Петербурга. Но остроумный француз красавец пользовался большим успехом в обществе. Его считали украшением балов. Он подкупал и своим острословием, до которого великий князь был большой охотник, и меру, предложенную Адлербергом, не успели привести в исполнение.

П.И. Бартенев со слов гр. В.Ф. Адлерберга. – Рус. Арх., 1892, т. II, с. 489.

Причины дуэли отца мать моя исключительно объясняла тем градом анонимных писем, пасквилей, которые в конце 1836 г. отец мой стал получать беспрестанно. Едва только друзья его В.А. Жуковский, кн. П.А. Вяземский успокоят отца моего, – он вновь получает письма и приходит в сильнейшее раздражение. Авторами писем мать моя всегда признавала кн. Петра Владимировича Долгорукова, которого называли bancal, – известного своею крайне дурной репутацией. Другое лицо, на которого указывала моя мать, как на автора безымянных писем, был кн. Иван Сергеевич Гагарин; по мнению матери, он и ушел в орден иезуитов, чтобы замолить свой грех перед моим отцом. Впрочем, если Гагарин потом отрицал свою вину, то ему еще можно было поверить.

Гр. Н.А. Меренберг (дочь Пушкина) по записи М.И. Семевского. – Б.Л. Модзалевский, Ю. Г. Оксман, М.А. Цявловский. Новые материалы о дуэли и смерти Пушкина. Пг., 1924, с. 127, 129.

Впоследствии узнал я, что подкидные письма, причинившие поединок, писаны были кн. Ив. Серг. Гагариным, с намерением подразнить и помучить Пушкина. Несчастный исход дела поразил князя до того, что он расстроился в уме, уехал в чужие края, принял католическую веру и поступил в орден иезуитов. В пребывание мое в Париже (1845–47 г.), был он послушником монастыря в Монруже и исправлял самые унизительные работы; потом в иезуитском доме учил грамоте нищих мальчишек. Впоследствии, кажется, повышен был в чине.

Н.И. Греч. Записки о моей жизни, с. 456.

К братьям моим К.О. и А.О. Россетам часто ходил кн. Иван Гагарин, и в городе толковали о неурядице в доме Пушкина. Гагарин вышел от них в смущении и сказал: «Гаже анонимных писем ничего не может быть». Он уже получил свое, написанное незнакомым почерком. Вслед за ним братья, Скалон, Карамзины, Вяземский, Жуковский, Виельгорский, даже государь получили эти злополучные письма. Кого подозревать? Все единогласно обвиняли банкаля (кривоногого) Долгорукова, он один способен на подобную гадость.

А.О. Смирнова. Автобиография, с. 299.

Автором этих записок, по сходству почерка, Пушкин подозревал барона Геккерена-отца. После смерти Пушкина многие в этом подозревали князя Гагарина (вступившего потом в иезуиты); теперь же подозрение это осталось за жившим тогда вместе с ним князем Петром Влад. Долгоруковым. Поводом к подозрению кн. Гагарина послужило то, что письма были писаны на бумаге одинакового формата с бумагою кн. Гагарина.

А.Н. Аммосов. Последние дни Пушкина, с. 9.

Мне только что сказали, что Дантес-Геккерен хочет начать дело с (кн. П. Вл.) Долгоруковым и что он намеревается доказать, что именно Долгоруков составил подлые анонимные письма, следствием которых была смерть Пушкина. Уже давно у меня была тысяча мелких поводов предполагать, что это жестокое дело исходило от Долгорукова. В свое время предполагали, что его совершил (кн. И. С.) Гагарин и что угрызения совести в этом поступке заставили последнего сделаться католиком и иезуитом; главнейший повод к такому предположению дала бумага, подобную которой, как утверждали, видали у Гагарина. Со своей стороны я слишком люблю и уважаю Гагарина, чтобы иметь на него хотя бы малейшее подозрение; впрочем, в прошедшем году я самым решительным образом расспрашивал его об этом; отвечая мне, он даже и не думал оправдывать в этом себя, уверенный в своей невинности; но, оправдывая Долгорукова в этом деле, он рассказал мне о многих фактах, которые показались мне скорее доказывающими виновность этого последнего, чем что-либо другое. Во всяком случае оказывается, что Долгоруков жил тогда вместе с Гагариным, что он прекрасно мог воспользоваться бумагою последнего и что поэтому главнейшее основание направленных против него подозрений могло пасть на него, Гагарина.

Княгиня (жена кн. П. Вл. Долгорукова) утверждала (и это говорила она всем), что ее муж ей сказал, что он – автор всей этой интриги.

С.А. Соболевский – светл. кн. С.М. Воронцову, 7 февр. 1862 г. – Б.Л. Модзалевский, Ю. Г. Оксман, М.А. Цявловский. Новые материалы о дуэли и смерти Пушкина, с. 25.

На основании детального анализа почерков на данных мне анонимных пасквильных письмах об А.С. Пушкине и сличении этих почерков с образцами подлинного почерка князя Петра Владимировича Долгорукова, я заключаю, что данные мне для экспертизы в подлинниках пасквильные письма об А.С. Пушкине в ноябре 1836 года написаны несомненно собственноручно князем Петром Владимировичем Долгоруковым.

А.А. Сальков (судебный эксперт и инспектор Научно-техн. бюро ленингр. губ. уг. розыска, в авг. 1927 г.). – П.Е. Щеголев. Дуэль, с. 525.

Государь Александр Николаевич у себя в Зимнем дворце за столом, в ограниченном кругу лиц, громко сказал: «Ну, вот теперь известен автор анонимных писем, которые были причиною смерти Пушкина; это Нессельроде». Слышал от особы, сидящей возле государя. Соболевский подозревал, но очень нерешительно, князя П.В. Долгорукова.

Кн. А.М. Голицын. Из неизд. записок. – Моск. Пушкинист, вып. I, 1927, с. 17 (фр. – рус).

Кн. П.А. Вяземский в письме к А.Я. Булгакову от 8 апреля 1837 г. писал: «Под конец одна гр. Н. (графиня М.Д. Нессельроде) осталась при нем (Геккерене-старшем), но все-таки не могла вынести его, хотя и плечиста, и грудиста, и брюшиста». Женщина, упоминаемая в письме, одаренная характером независимым, непреклонная в своих побуждениях, верный и горячий друг своих друзей, руководимая личными убеждениями и порывами сердца, самовластно председательствовала в высшем слое петербургского общества и была последней, гордой, могущественной представительницей того интернационального ареопага, который свои заседания имел в Сенжерменском предместье Парижа, в салоне княгини Меттерних в Вене и в салоне графини Нессельроде в доме министерства иностранных дел в Петербурге. Ненависть Пушкина к этой последней представительнице космополитного олигархического ареопага едва ли не превышала ненависть его к Булгарину. Пушкин не пропускал случая клеймить эпиграммическими выходками и анекдотами свою надменную антагонистку, едва умевшую говорить по-русски. Женщина эта паче всего не могла простить Пушкину его эпиграммы на отца ее, графа Гурьева, бывшего министром финансов в царствование императора Александра I.

Кн. П.П. Вяземский. Соч., с. 562.

Графу С.С. Уварову приписывали распространение пасквиля рассылкою лицам высшего круга, даже незнакомым с Пушкиным, копий с этого пасквиля, сделанных во множестве по приказанию графа.

Соч. Пушкина под ред. П.А. Ефремова, т. VIII, с. 623.

В ноябре 1836 г. Пушкин вместе с Матюшкиным был у М.Л. Яковлева в день его рождения; еще тут был князь Эристов, воспитанник второго курса, и больше никого.