Книга Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма - Коллектив авторов -- История

и от моего совета многие из них пострадали впоследствии. Я по совести думал, что им, крестьянам, ничто не может угрожать от большевиков.

Транспорт «Рион», огромный трехпалубный корабль, не мог подойти к пристани и стоял на середине бухты, нужно было грузиться на лодки местных рыбаков. Тут у нас встретились первые трудности: лодочники отказывались принять наши крымские деньги, оправдываясь тем, что с нашим уходом они не будут признаны большевиками; требовали заплатить за каждую лодку продуктами — один мешок белой муки. Муки никто из нас не имел, но выручили провожавшие меня солдаты моей команды. Они побежали в казармы, и вскоре прибыла парная повозка с 20 мешками муки из цейхгауза школы. Погрузка счастливо к вечеру закончилась и «Рион», перегруженный семи тысячами человек, вышел на внешний рейд и стал на якорь в ожидании маршрута.

Уже потемнело настолько, что огни Севастополя казались далекими, тусклыми, сыпал мелкий осенний дождик. На палубах тишина неестественная. Под впечатлением прочитанного приказа генерал Врангеля, с абзацами: «Дальнейшие наши пути полны неизвестности. Другой земли, кроме Крыма, у нас нет. Нет и государственной казны. Да ниспошлет Господь всем силы и разума одолеть и пережить русское лихолетие…» Лица у всех стали унылые, задумчивые…

Вдруг где-то внизу, глубоко за бортом, появилась лодочка с тусклым фонариком, едва освещавшим двух-трех человек и какой-то груз. Послышались голоса с лодочки: «Позовите полковника Бурю, нашего командира, мы привезли его вещи». Юнкера Сергиевского артиллерийского училища, занимавшие носовую часть средней палубы, позвали меня к борту. Когда я увидел лодочку и спросил, кто меня зовет, то услышал: «Так что мы, господин полковник, привезли ваши вещи, прикажите спустить нам канат». Рядом находившиеся юнкера моментально спустили канат, лежавший тут же у борта. На лодке что-то завязали и крикнули: «Поднимайте!» Когда подняли, вижу большой мешок муки. В полном смущении кричу вниз, что вы, братцы, ошиблись, я никогда не имел у себя столько муки; отвечают: «Так что не знали, господин полковник, как вас отблагодарить за доброту, всей командой решили послать вам продуктов». На второй раз поднимают полный мешок сахару. Юнкера рады и говорят — поделимся, господин полковник, сейчас зажжем примус и будут блинчики. У меня в горле спазмы и слезы текут, не могу говорить, только крещу… Наконец слышу на мои краткие слова: «Да будет Господь Бог с вами, мои друзья», отвечают: «Счастливого вам пути, господин полковник, не поминайте лихом…»

Ночью заработали машины, подняли якорь и «Рион» поплыл по волнам покачиваясь, временами теряя равновесие из-за тяжелого людского груза на палубах и с почти пустыми трюмами. Там лежало зимнее обмундирование еще не разгруженное и не розданное частям, не успели, а ведь как нуждался в нем фронт при неожиданных 20-градусных морозах.

На третий день пути, почти на середине Черного моря, «Рион» неожиданно остановился; не стало угля, а затем и воды. Радио посылало сигналы помощи. Через несколько часов подошли два американских миноносца, покрутились около нас, но ничем не могли помочь и удалились, успокоив, что ночью к нам подойдет американский крейсер. На корабле не обошлось без заболевших душевно. Одна молодая девушка осматривала каждого своими мутными глазами… искала кого-то?.. Ночью, действительно, прибыл американский крейсер и на буксире потянул наш «Рион». Что мы переживали ночью, Богу известно! Когда «Рион» давал опасный крен, начальство требовало: «Всем на левый борт», а через короткое время снова крик: «Всем на правый борт».

Когда увидели берега Босфора, понемногу стали успокаиваться, а подойдя к Царьграду и увидев Святую Софию, и совсем успокоились. Начали торговаться с турками, окружившими «Рион» своими яликами с грудами круглых белых хлебов. Наших денег принимать не хотели, а требовали драгоценности. За золотой пятирублевик, кольцо или браслет давали 2–3 каравая. Всего было вывезено из Крыма 145 693 человека на 126 судах.

Р. Сазонов{337}

Уход{338}

В основу приводимого ниже очерка легло первое классное сочинение, написанное в школе по прибытии в Сербию, — непосредственные и не претендующие на историческую точность воспоминания кадета 7-й роты Севастопольского морского корпуса, покинувшего Россию в конце 1920 года.

Медленно выходили переполненные людьми корабли на внешний рейд Севастопольской бухты. Был вечер какого-то дня в конце октября месяца. В городе были слышны одиночные выстрелы. Далеко за бульварами горела мельница Родоканаки, где были военные склады. Красные блики пожара освещали Корабельную сторону, стены Лазаревских казарм, офицерские флигеля Черноморского флотского экипажа, где еще вчера была наша квартира, и неподвижные ряды «мертвых кораблей» — былых защитников Севастополя. Броненосцы: «Двенадцать Апостолов», «Ростислав», «Три Святителя», славные имена, занесенные на страницы Истории нашего флота. Мы уходили, они оставались в своем гордом и молчаливом спокойствии.

По пристаням, по берегу, на бульварах чернели толпы, провожавшие взглядами и криками двигающиеся по бухте суда. Но Севастополь покидали не только большие корабли. Самые разнообразные маленькие суденышки, перегруженные до отказа вещами и людьми, иногда с досками вместо весел, тоже плыли, как могли, к выходу из бухты.

Пароход «Кронштадт», на котором мне суждено было уйти из России, благодаря своим солидным размерам выходил из Южной бухты одним из последних. На нем находились Севастопольский морской госпиталь, в штат которого был включен мой отец, офицерский состав Черноморского экипажа с семьями, Минно-артиллерийская школа, несколько гардемарин и кадет Морского корпуса (включая и автора), некоторое число кадет различных сухопутных корпусов, Рота особого назначения, под командой капитана Семенова, группа военных летчиков и много других, военных и штатских с семьями и без. Командовал кораблем капитан 1-го ранга, имени которого я не запомнил, но, кроме него, на мостике находились еще… 6 адмиралов, из которых я знал только одного — контр-адмирала Вяткина{339}.

Выйдя из бухты, корабли расположились на внешнем рейде, где должны были ожидать сигнала к общему отплытию. К раскачиваемым сильной волной большим судам то и дело подплывали разные катера, баркасы и шлюпки, обитатели которых умоляли принять их на борт. Трапы были спущены, и прием новых пассажиров продолжался до тех пор, пока, по-видимому, в бухте не осталось ни одного предмета, способного передвигаться по воде, кроме неподвижно стоявших французских и английских военных судов, пускавших легкий дымок из своих широких труб. Их экипажи могли с эпическим спокойствием наблюдать за