Книга Владыка Ночи - Танит Ли

Ее уродство было настолько страшным, что кавалькада в испуге попятилась. Но прекрасный юноша — король и сын короля — понял, что это некрасивое создание просто калека. Он снова засмеялся.

— Боги Верхнего Мира, защитите нас! — воскликнул он. — Что это за привидение?

Но, увидев, что взгляд больших красивых глаз девушки прикован к нему, почувствовал себя неловко и спросил:

— Почему ты так смотришь на меня, глупое чудовище?

— Ты очень красивый, — ответила она. Она говорила спокойно и без смущения, не думая оправдываться. Но всадник из свиты короля воскликнул:

— Не доверяй ей. Она хочет погубить тебя, мой господин, сделать тебя таким же отвратительным, как она сама. Это демонесса, у нее дурной глаз. Посмотри, у нее руки выкручены, как палки.

И тут король вынул плетку и хлестнул несчастную по щеке. Дочь Зорашада упала, даже не вскрикнув.

— Еще один шрам не испортит тебя, — сказал ей король. — А в дальнейшем надевай на лицо маску, ведь от одного твоего вида могут прокиснуть вино в бурдюке и коровье молоко. И все зеркала на земле разобьются.

Талант девушки заключался в том, что она схватывала все на лету. Так было и на этот раз.

Король ускакал в лес вместе со своими друзьями охотиться на оленей. Дочь Зорашада осталась лежать на земле. Ее рассеченная щека ныла от удара плетки. Но еще сильнее болело ее сердце, раненное жестокими словами юного короля.

Так и нашел ее монах, вернувшийся в сумерках с факелом.

Он увидел, что случилось несчастье, и понял его причину. Монах и так слишком долго скрывал от девушки правду. Теперь же он состарился, да и в конце концов, не мог же он оберегать ее вечно. Монах ни о чем не стал спрашивать, лишь погладил ее по голове, а затем вошел в пещеру и разжег огонь. Несчастная последовала за ним и спросила:

— Почему ты никогда не говорил мне, какая я?

— Ты такая, как есть. Что еще тебе нужно знать? — отозвался монах.

— Я думала, что выгляжу как все остальные. А оказалось, что я чудовище. Над моей внешностью можно смеяться, и она пугает. Мои руки безобразно изуродованы. Сегодня здесь появился человек и сказал мне об этом, а когда он ушел, я пошла к пруду, подождала, пока успокоится рябь и увидела все сама. Почему ты не убил меня, когда я только родилась? Зачем оставил меня страдать?

— Это должен быть не мой выбор, а твой, — ответил монах. — Если тебе невыносимо тяжело жить с этими увечьями, ты знаешь, как приготовить себе питье и покончить со всеми печалями. Я не стану тебе препятствовать, хотя мне будет очень жаль, если ты так поступишь.

В ответ девушка заплакала. Ведь она любила жизнь, как и большинство смертных, не знающих ни свободы, ни счастья в мире.

Монах попытался утешить ее и сказал:

— Сядь, я расскажу тебе кое-что. Ты знаешь о себе далеко не все, и поэтому ты не можешь по-настоящему понять свое горе. Я все расскажу тебе. Потом ты сама решишь, что тебе делать.

И отшельник рассказал девушке всю историю со времени владычества Зорашада до прихода князя демонов, о том, как король нашел амулет, и о мертвой няньке и изуродованном ребенке. Неизвестно, откуда он узнал правду. Возможно, что-то он услышал из разговоров деревенских жителей. О происхождении ребенка говорил и золотой ножной браслет, и королевская рубашка, в которую была завернута девочка. Вероятно, отшельник воспользовался и другими способами, чтобы узнать правду. Тем не менее он знал все и поведал об этом девушке.

Монах закончил рассказ, и некоторое время они сидели молча. Затем девушка произнесла:

— Значит, я тринадцатая дочь мертвого тирана. А что стало с городом Зоядом?

— Зояд восстановлен из руин.

— Кто же правит во дворце тирана?

— Король, сын одного из шестнадцати королей, восставших против Зорашада.

— Королевский сын, — пробормотала она. — Сдается мне, что тот человек, который разговаривал со мной сегодня, один из них. Может, это и был тот, кто здесь правит?

На это монах ничего не ответил.

Дочь Зорашада изменилась, да иначе и быть не могло. Жизнь ее по-прежнему оставалась спокойной, она по-прежнему помогала монаху и никогда больше не говорила о своей боли. Но ее непосредственность и жизнерадостность исчезли. Когда она смотрела на что-нибудь красивое — например, на лист дерева, на грациозного дикого зверя, на небо, — глаза ее становились пустыми, и в них светился лишь странный неутоленный голод. И даже тогда, когда над землей поднималась луна, лицо девушки больше не выражало ни обожания, ни восхищения. Когда времена года меняли цвет лесам и холмам, она лишь отмечала: «пришла зима» или «наступило лето». И ничего больше. Теперь девушка носила маску из материи, которая скрывала ее лицо, оставляя открытыми лишь брови и глаза, и надевала перчатки на свои искалеченные, но ловкие руки.

Когда умер старый монах, вместе с ним умерла и часть души дочери Зорашада. Девушка потеряла цель в жизни. Монах спокойно ушел из мира, а она осталась жить со своей болью. Она поплакала на его бездыханной груди, похоронила его, а потом долго безмолвно стояла в одиночестве у его могилы.

В течение нескольких месяцев после его смерти почти никто не приходил к пещере с просьбой об излечении. Наведывались лишь жители отдаленных деревень. В день похорон на склон холма пришла женщина с больным младенцем на руках. Навстречу ей вышла странная девушка в маске, с огненно-рыжими волосами. Увидев ее, женщина отскочила, вскричав:

— Нет, нет, не ты, где монах?

— Он умер. Но я унаследовала его познания… и чувство долга, — добавила девушка, поскольку сострадания почти не осталось в ее душе. — Это ребенок? Я могу помочь ему…

Но она интуитивно поняла, с кем имеет дело. Сквозь маску, невзирая на тихий голос, женщина почувствовала уродство и горькое недружелюбие девушки. Она вскинула руку, словно защищаясь, и убежала. Это происшествие нанесло дочери Зорашада новую рану, еще больше разбередив старую. Не то чтобы она почувствовала отвращение к себе, скорее поняла, как ей не хватает монаха.

Дочери Зорашада исполнилось шестнадцать лет. Осень подошла к концу. Наступила зима.

Девушка по-прежнему жила в пещере. Даже звери не приходили к ней, словно забыв сюда дорогу. Лишь тоска и одиночество не покидали ее, а вместе с ними родилась злость, неожиданная, смертельная.

Каждую ночь девушка видела один и тот же сон. Она видела своего отца, Зорашада, в черных доспехах, скачущего по громадному городу, крыши дворцов и храмов которого пожирало пламя. Со временем сон менялся, медленно и постепенно. Сначала она скакала рядом с отцом в царской одежде, держа перед своим искалеченным лицом прекрасную фарфоровую маску, настолько красивую и естественную, что каждому казалось, будто это ее собственное лицо. Потом, когда пришло время жестоких зимних ночей, превратив тростники у берегов пруда в нефритовые и стеклянные копья, ее сны стали более холодными и жестокими. Теперь она сама скакала на коне Зорашада, закованная в железо и в железной маске, с большой диадемой в волосах. Она царствовала в Зояде и правила шестнадцатью вассальными городами, как правил ими ее отец. Ее звали Зораяс, она была дочерью короля, а теперь сама стала королевой и императрицей. Пленники, закованные в цепи, шли за ее колесницей, и среди них — молодой король, который когда-то жестоко посмеялся над ней. И люди, гладя на нее, шептались о том, какая красота скрыта под маской. Они думали, Зораяс настолько прекрасна, что, если снимет маску, ее удивительная красота поразит всех, словно молния.