Книга Писатели и советские вожди - Борис Фрезинский

Эта записка написана Л. Д. Троцким во время летнего отдыха и лечения, когда у него появилась возможность заняться чтением тогдашней литпродукции РСФСР и вернуться к столь любезной ему литературной работе. Не исключено, что Троцкому вспомнились его молодые годы в Вене, откуда он систематически посылал в «Киевскую мысль» обзоры литературной и вообще культурной жизни Запада и отклики на новинки российской литературы. Так или иначе, но помимо публикуемой здесь записки, Троцкий тем летом по ходу чтения набрасывал, надо думать, какие-то заметки, из которых выросли его литературно-критические статьи — их первый куст появился в «Правде» в сентябре-октябре 1922 г. Статьи содержали общую картину послеоктябрьской русской литературы; они были изданы (вместе с давними, венскими) в Москве отдельной книгой в 1923 г. и повторены в 24-м[130], а в 1991-м переизданы тиражом 100 тыс. экземпляров и быстро разошлись — чтение для достаточно массового читателя, воспитанного на ином представлении о Троцком, оказалось неожиданным и небезынтересным.

Предложения Троцкого, адресованные Политбюро, если их рассматривать вне конкретных обстоятельств российской ситуации того времени и вне исходной благой цели автора, представляют вариант организации тотального контроля в литературной сфере, причем административная природа и незакамуфлированная конкретность этих предложений поневоле обращают память к соответствующим страницам Замятина и Орвелла. Но, зная, что именно в итоге было осуществлено в СССР по части управления литературой, и обретя в последнее время привычку выбирать лишь из двух зол, грех не прокомментировать сделанные Троцким предложения, исходя из того, что являлось их первосутью.

Понятно желание навести порядок во всем, что было предварительно разрушено, включая и необходимую в рамках установленной политической системы издательскую политику государства. «Какую политику в искусстве предлагает партии тов. Троцкий? Коротко говоря: политику благожелательного нейтралитета (в отношении пролетарских поэтов и так называемых попутчиков). Политику невмешательства. Никакого выделения группировок, кроме явно враждебных. В одни скобки вводится все, что не идет очень открыто против нас политически»[131] — это было сказано против Троцкого (нападки на него уже шли публично, в открытую, но вежливость еще соблюдалась). И, в общем, это была правда, хотя, конечно, все упиралось в определение «явно враждебных сил» в литературе, в меру расширительности этого определения. Адепты классового искусства требовали: поощряется только пролетарское искусство, никаких попутчиков (этот термин ввел Троцкий; термин пережил политическую смерть своего автора в СССР). Троцкий же в своей записке ставит вопрос о помощи именно попутчикам (как видно из приведенной выше таблицы, помощь государства пролетарским авторам все годы была стабильной). Дело, стало быть, в том, кого считать попутчиком и кто это будет определять.

Даже если бы предложенная Троцким схема обслуживала распределение амуниции, и тогда ее работа не была бы автоматически безупречной — все зависело бы от тех лиц, кто принимает решения. Предмет же ее настоящих забот столь тонок, что требовал на всех ключевых местах схемы образованных, интеллигентных, обладающих хорошим литературным вкусом, энергичных людей, свободных в рамках своих полномочий (надо ли говорить, что применительно к России эти пять свойств практически несочетаемы).

Троцкий понимал, как многое зависит от определяющего: попутчик или нет? Недаром он счел необходимым указать фамилии «узловых» исполнителей своего проекта. Правда, если среди знакомых ему московских работников издательского дела он нашел три имени (Мещеряков, Воронский и Лебедев-Полянский), то уже для Питера ему едва пришли на ум двое (Ионов и Быстрянский), и он вынужден отсылать за третьей кандидатурой к «лучшему другу» питерских литераторов Григорию Зиновьеву…

Очевидно, что, когда предлагаемые модели требуют для своего осуществления хороших людей, они проваливаются. И в этом смысле реализуемость схемы Троцкого была, мягко говоря, сомнительна.

С другой стороны, эта схема, едва ли не автоматически, в руках человека иной задачи превращалась в план организации заурядной слежки за политически ненадежными авторами, давления на них и подкупа, словом, в тот «кнут и пряник», которыми вплоть до 1991 г. орудовал КГБ. Правда, для этого план нуждался в камуфляже…

2. Реакция Сталина

Когда бумага Троцкого пришла в аппарат Сталина, до заседания Политбюро оставалась неделя. Сталин был не готов высказаться по существу вопросов, поднятых в записке Троцкого.

«Роль И. В. Сталина в вопросах руководства литературным процессом до начала 1930-х годов представляется, в том числе и в силу закрытости до сих пор важных документальных свидетельств, минимальной. В этот период генеральный секретарь партии не принимал активного участия в борьбе за идеологическое формирование позиции ЦК по ключевым вопросам развития и состояния советской литературы, передоверяя это своим более образованным соратникам, прежде всего Н. И. Бухарину и А. В. Луначарскому», — утверждает знаток архивных документов Д. Бабиченко[132]. Это подтверждают и участники событий, скажем, В. Полонский, в книге которого есть очерки о литературных взглядах Богданова, Ленина, Троцкого, Воронского, Бухарина и Луначарского, но имя Сталина вообще не встречается[133]. Сие, однако, не означает, что Сталин не хотел заниматься вопросами литературной политики и не имел к ним интереса, и уж, конечно, он не мог оставить без внимания ни одну инициативу Троцкого (противостояние обоих вождей с болезнью Ленина стало фактически открытым).

Сталин поручил замзаву Агитпропом ЦК (потом генсек сделает его главным специалистом ЦК по сельскому хозяйству) Я. А. Яковлеву, в ведении которого находились вопросы литературы и искусства, представить соответствующую справку в связи с запиской Троцкого. Подробная справка (она должна была показать знание предмета и наличие конструктивных идей, а тем самым опровергнуть резкие обвинения ведомства в бездеятельности, как неоправданные) поступила через три дня:

3/VII Тов. Сталину.

В ответ на Ваш запрос сообщаю следующее:

1. В настоящее время уже выделили ряд писателей всех групп и литературных направлений, стоящих четко и определенно на нашей позиции. 21 год оказался годом бурного литературного расцвета, выдвинувшего десятки новых крупных литературных имен из молодежи. В настоящий момент борьба между нами и контр-революцией за завоевание значительной части этих литературных сил (вся эмигрантская печать стремится «купить» нашу литературную молодежь, «Утренники» — журнал Питерского Дома Литераторов — орган откровенной контрреволюции принужден оперировать теми же литературными именами что и мы. Основные организованные литературные центры — в руках белых (скрытых или явных) — Питерский Дом Литераторов, Всероссийский Союз Писателей. Наши организационные центры бездеятельны, немощны, не умеют привлечь нового писателя-революционера, советского человека, но не члена РКП (Московский Дом Печати в этом смысле безжизненнен (так! — Б.Ф.), Петроградская Ассоциация Пролетарских писателей исключает Всеволода Иванова по соображениям «пуританского» объективно вредного характера).