Книга Графиня Дюбарри. Интимная история фаворитки Людовика XV - Наталия Сотникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шон получила определенную известность в своей провинции, написав в 1758 году нечто вроде открытого письма своему брату Эли-Николя, поступившему в военную школу. Это письмо отвергли устроители литературного конкурса «Цветочные игры» в Тулузе, но оно попалось на глаза Мармонтелю[31], который опубликовал его в еженедельнике «Меркюр де Франс». Послание было выдержано в духе того времени: затянутое, стремящееся вышибить слезу, но весьма нравоучительное. «При рождении вы не получили ничего, кроме доброго имени и бедности, первый из этих даров уже значит многое, но жестокая обыденность делает честь сию слишком обременительной. И кто знает, позволило ли бы вам сие сочетание жить и умереть, сохранив всю чистоту вашего рождения?
К счастию для вас и вам подобных, в один из сих моментов, когда Господь вещает в сердце добрых королей, тот, кто правит нами, удостоил своего милостивого взора бедное дворянство королевства. Его душа открылась наиболее благородному из порывов: он немедленно принял под свою опеку ватагу наделенных блестящими умственными дарованиями неимущих детей…» Затем Шон, не забыв упомянуть строгость воспитания, полученного своими сестрами и братьями, призывала помнить о чистоте принципов, внушенных им родителями, и давала ряд советов, прославляющих скромность, беззаветную отвагу, необходимость внушать уважение. «Я избегала бы страстей, каковые считаю по меньшей мере отвлечением от нашего долга, так что в этом отношении я бы придерживалась заповеди не иметь в своих вкусах ничего, кроме достойных уважения целей».
Однако Шон очень быстро приспособилась к своей новой жизни, полностью попиравшей заповеди ее молодости, ибо в угоду своему безнравственному старшему братцу она служила в компаньонках у куртизанки. Девица проявила исключительную дипломатичность и завоевала благосклонность короля, развлекая его своими остроумными репликами и притворной наивностью. Надо сказать, что, обладая несомненными литературными талантами, Шон отдавала дань не только прозе, но и поэзии, кропая более чем посредственные стишки. Особое расположение короля принесло ей следующее творение:
Со временем, невзирая на свою внешнюю непривлекательность, золовка фаворитки сумела обзавелась любовниками (к числу которых молва относила даже герцога д’Эгийона), надо полагать, дальновидно рассчитывавшими таким образом попасть в милость к графине Дюбарри.
Прощелыга приставил к Жанне и вторую золовку, Жанну-Мари, по прозвищу Пиши, довольно миловидную, но отнюдь не блиставшую умом. Тем не менее обе сестры попали в ближний круг короля и были впоследствии вознаграждены рентой по тридцать тысяч ливров каждая и роскошными подарками.
Ришелье, будучи первым камергером короля, пустился во все тяжкие, уговаривая его представить Жанну ко двору. Он уверял монарха, что «двор не только будет доволен, но падет к ногам мадам Дюбарри!». Король же испытывал глубочайшие сомнения, ибо осознавал, что это не понравится его дочерям.
Эти несчастные создания на самом деле были достойны самого искреннего сострадания. Дело в том, что по правилам придворного этикета в Версале запрещалось пребывание детей. Сразу же после рождения младенца отдавали на воспитание кормилице в одну из окрестных деревень, в городке даже существовало специальное заведение для найма оных. Поскольку детская смертность была ужасной, дети мерли как мухи, и родители даже не присутствовали на похоронах. Исключение делалось лишь для королевских отпрысков, но король не стал следовать ему при воспитании своих многочисленных дочерей. Мадам Аделаида, Мадам[32] Виктуар, Мадам Софи и Мадам Луиза[33] воспитывались вдали от Версаля в монастыре, и им была совершенно чужда эта жизнь, полная погони за удовольствиями, которой при дворе дышало буквально все. Им суждено было остаться в девицах[34], ибо принцессы не считали ни одну партию достойной дочерей столь великого короля самой крупной державы Европы. Рабыни придворного этикета, который не отпускал их ни на минуту, они поражали даже видавших виды вельмож своей мелочностью и ханжеством. Девицы безумно любили своего отца, который не имел возможности уделять им много времени, хотя и испытывал к ним большую привязанность. Они были настолько безлики, что их путали одну с другой и предпочитали воспринимать всех как некое бесцветное целое под общим именем «Мадамы». Поскольку Мадамам с младых ногтей были привиты строгие нравственные устои, им претила беспутная жизнь отца, и они поставили целью своей жизни спасение его бессмертной души. Можно представить себе, как они отнеслись бы к появлению при дворе женщины с прошлым девицы де Вобернье, этого сущего исчадия ада, порождения Содома и Гоморры.
Но главным и действительно грозным противником Жанны был первый министр, герцог Этьен-Франсуа де Шуазёль (1719–1785).
Это подлинное высказывание герцога является самым подходящим названием для данной главы, ибо прекрасно живописует как его отношение к графине Дюбарри, так и бурную деятельность, проявленную им в борьбе с этой, в общем-то, незлобивой и не склонной к интригам женщиной.
Выше уже говорилось о том, каким образом он сделал карьеру, оказав, прямо скажем, весьма дурно пахнущую услугу мадам де Помпадур, которую, кстати, глубоко презирал за ее низкое происхождение. Далее де Шуазёль полностью оправдал ее надежды тем, что на посту посла в Вене воплотил в жизнь замысел фаворитки о превращении враждебных доселе отношений Франции с Австрией в союзнические. Его активная деятельность вылилась в подписание Версальских союзных договоров 1756 и 1758 года. Через два года после этого он был назначен первым министром.
Де Шуазёль был творцом знаменательного Фамильного пакта 1761[35] года; будучи вынужденным подписать тяжелый для Франции Парижский мирный договор 1763 года, он считал делом чести восстановить могущество Франции, добившись реванша против Великобритании. В годы его пребывания у власти территория королевства приросла присоединением ранее независимого герцогства Лотарингского и острова Корсики.
