Книга Волны над нами. Английские мини-субмарины и человекоуправляемые торпеды. 1939-1945 - Джеймс Бенсон

Глава 10

ПЕРВАЯ КРОВЬ

В 9.00 вечера 3 января две подводные лодки находились в нескольких милях от порта Палермо на севере Сицилии. Для операции «Принципл» это было хорошее и уверенное начало. Они всплыли на поверхность, как только ранняя зимняя ночь дала им три часа полной темноты. Фактически эта ночь была одной из самых темных, какие бывают перед появлением новой луны.

Третья подлодка – «П-311» – пропала из вида во время своего пребывания у Маддалены, севернее Сардинии. Она не сумела вернуться из этого патрулирования и, по всей видимости, была потеряна до того, как достигла района действий. Вместе с ее доблестным экипажем погибли десять водителей чариотов – три экипажа и четверо ассистентов. На борту двух других было всего пять экипажей, три на «Троопере» и два на «Тандерболте».

Последнее распоряжение Слейдена гласило, что нужно проникнуть в Палермо, атаковать располагавшиеся там цели и возвращаться к условленному месту, где несущие субмарины ожидали бы их до 4.30 следующего утра, причем вести себя при любых непредвиденных обстоятельствах так, как они считают целесообразным, без ущерба для физического состояния и по возможности соблюдая флотскую дисциплину. Единственное различие заключалось в том, что две команды, находившиеся на «Тандерболте», готовились к атаке на цели в южно-сардинской гавани Кальяри, но план поменялся в то время, когда они уже находились в море.

Было около 10 часов вечера, когда лейтенант Ричард Гринленд закончил нелегкое дело переодевания и получил от штурмана «Тандерболта» курс для прохода в гавань. Погода была для подлодки – он понимал, что она была сейчас их богиней-спасительницей, – весьма неподходящей. Море было настолько неспокойным, что качка ощущалась даже на глубине в тридцать футов.

Ветер, дувший с берега, достигал четырех баллов. Вода перекатывала через палубу так, что каждая волна била в прочный корпус, и Гринленд вместе со старшим сигнальщиком Алеком Ферриером проделали свой путь от палубного орудия и боевой рубки до своих машин, размещенных рядом, очень осторожно.

Соблюдая банальное правило «одна рука для себя, другая – для короля», они с трудом удерживались за захваты на контейнерах, в то время как открывали их передние крышки. Это была процедура, к которой они привыкли за время длительных тренировок. «Тандерболт» заливался волнами, и как палуба, так и контейнеры оказались в воде, машины поднялись, вышли из зажимов и свободно буксировались. Их водители пробрались к ним и вскоре уже сидели верхом. С этого момента ни Гринленд, ни Ферриер больше не могли видеть ни «Тандерболт», ни другие машины. Однако был еще один прощальный жест. Вторично после того, как машина вышла из погрузившегося в воду кожуха, за их плечами просвистел сетеотводный трос субмарины, да с такой скоростью, что, если бы они были хоть на дюйм ближе, у них не было бы шансов увернуться. Согласно инструкции, они покружили около подлодки, чтобы увидеть другой экипаж – петти-офицера Милна и матроса Симпсона, – но нигде не было никаких их признаков.

Это было то, ради чего и проводились тренировки. Они были на поверхности, одни во мраке ночи. Не было никакой возможности погружения для дифферентировки, чтобы выверить плавучесть машины в воде, которая могла бы оказаться слишком плотной или, наоборот, содержащей легкие слои, неразличимые для экипажа машины. Не было никакого «напутствия» от «Тандерболта», которого они могли ожидать. Через минуту-другую после их столь стремительно начавшегося движения Гринленд задал машине курс по компасному пеленгу, ведущему к закрытой гавани. Скоро они уже были в состоянии уверенно различать свет, который командир штурманской части «Тандерболта» указал им в качестве ориентира входа в гавань.

Держась на поверхности, они подвергались ударам ненастного моря и были рады, когда близ берега условия стали полегче. Но хотя море у берегов и было спокойней, погода оставалась вообще далеко не идеальной для атаки. Вблизи входа в гавань Гринленд дотянулся до сидящего позади Ферриера и нашел его руку. Несколькими короткими словами, переданными знаками азбуки Морзе (Ферриер был сигнальщиком и научил его этому методу связи), он сообщил, что собирается остановиться, чтобы провести необходимую процедуру регулировки. Они опустились, чтобы через несколько минут всплыть снова с отрегулированным дифферентом и «продутыми» ушами.

Они бесшумно приблизились к берегу, но тут обнаружили, что их «маяком» был простой уличный фонарь. Но они продолжали двигаться вдоль берега, пока не добрались до волнолома, за которым, по мнению Гринленда, лежал вход в гавань. Он оказался прав. Последняя прямая была пройдена, начиналась серьезная работа.

Затем они обнаружили сети, прикрепленные к ряду бонов, оснащенных острыми шипами. Что-то подобное Гринленд ожидал встретить, но все равно проклинал их. Если бы сильные мира сего догадались изменить площадь отражения атаки, было бы намного легче.

«Нам предстояла дьявольская работа по преодолению противолодочных сетей. Они были слишком большого размера и ложились на дно складками. Мы пробовали поднимать их, но не смогли. В конце концов мы подсунули нос машины под складку сети и вместе с сетью подвсплыли к поверхности. Я поразился тому, что наша плавучесть оказалась достаточной для этого. Когда мы приблизились к поверхности, я скользил рядом с машиной, чуть ниже ее, чтобы не наткнуться на шипы. При этом совершенно забыл, что нужно посоветовать Ферриеру сделать то же самое».

Фортуна благоволит к храбрецам – или дьявол помогает сигнальщикам! Ферриер избежал столкновения с боном, шипом или чем-нибудь еще похуже. Но он один раз преподнес сюрприз, когда на глазах Гринленда скользнул в сторону от чариота и на время пропал из вида.

Противолодочная сеть оставалась препятствием даже после того, как они прошли через нее. По каким-то причинам она оказала неблагоприятное действие на компас, поэтому после прохождения под сетью Гринленд должен был относиться к его показаниям с большой осторожностью и вынужден был действовать не как на подводном, а скорее как на надводном корабле.

Ветер у берега, чья сила была в некоторой степени ослаблена постройками города и верфи, постепенно усилился, и море внутри сети стало еще более неспокойным, когда Гринленд вновь поднялся на поверхность. Но времени проклинать погоду не оставалось, как и на то, чтобы испытать облегчение от преодоления одного препятствия, поскольку немедленно обнаружилась другая линия бонов, обозначавшая вторую сеть. Гринленд предположил, что, согласно обычно принятому методу защиты гавани, вторая сеть будет противоторпедной, окружающей стоянку больших военных кораблей.

Сигнал Ферриеру – и машина медленно погрузилась, равномерно, почти беспрепятственно. Нижний край противоторпедной сети спокойно проходил над их головами, придерживаемый руками. Сеть была очень легкой, похожей на алюминиевую, но не глубже, чем обычная стальная, футов пятьдесят. Поэтому нырок под нее – и они снова поднялись вверх.

Ответственный момент почти настал. Гринленд удерживал машину на поверхности отчасти из-за неуверенности в показаниях компаса, отчасти потому, что существует хорошее правило подводников – никогда не погружаться просто ради забавы, а ночная темнота и отсутствие какой-либо активности в гавани Палермо, казалось, гарантировали невозможность обнаружения. Несмотря на темноту, у него не было никаких сложностей в определении курса. Между тремя и четырьмя часами утра не было еще никаких признаков рассвета, так что у него проявилось свойство, которое врачи называют адаптацией к темноте. Как бы ее ни называть, это была хорошая вещь, а еще лучше, и намного, было то, что были смутно, но безошибочно видны очертания «Ульпио Трайяно», крейсера, снабженного 5,3-дюймовыми орудиями, принадлежавшего итальянскому военно-морскому флоту дуче. Он как раз достраивался верфью, и на борту была его команда, которая еще не завершила отделку своего корабля, проходящего испытания, он был здесь… здесь… здесь – эта тень в темноте. Все сбывалось.