Книга Отрешённые люди - Вячеслав Софронов

Антипка, бежавший некоторое время рядом с ними, отстал, успев сунуть в руки Ивану кусок черного подового хлеба, густо посыпанного крупной солью.

— Потом дашь! — кричал он вслед хозяйским санкам.

А Орлик, миновав соседский дом солдатки Ивашовой, выпустил струю пара из ноздрей, пошел широкой рысью, изредка пофыркивая и кося глазом по сторонам, чуть откинув назад красивую аккуратную голову. Он бежал столь правильно, ровно и размеренно, что прохожие невольно замедляли шаг и оглядывались вслед купеческим ладным беговым саночкам. Вот они нагнали понуро бредущую клячу водовоза, и отец Ивана громко щелкнул в воздухе коротким ременным кнутом, что обычно висел в горнице, на стенке изготовленный специально для праздничных выездов. Водовоз вздрогнул, обернулся, но узнал Зубарева, потянул с головы засаленный треух, поклонился, пискливо крикнул: "Наше почтение, Василь Палыч!" Зубарев не ответил, а лишь подмигнул старику, зорко смотря вперед, где из–за поворота, с Базарной площади несся по мосту запряженный в такие же легкие санки гнедой рысак–пятилетка.

— Васька Пименов правит, — жарко крикнул отец в ухо Ивану, — сейчас начнет на реку звать, — он чуть попридержал Орлика, чтоб не сцепиться санками на узком мосту, подождал, когда Пименов подлетел к ним вплотную и заорал на всю улицу:

— Палыч! Вот ты где! А я прокатиться выехал, дай, думаю, погляжу, кто где есть, хотел к тебе завернуть, а ты сам и едешь. Здорово!

— Здорово, Василий!

— Конек–то у тебя каков стал, красавец! — Пименов был под изрядным хмельком и явно искал, с кем бы поговорить, потолковать, перекинуться словом. — Айда на реку, — крикнул он, и отец чуть повел головой в сторону Ивана: мол, что я тебе говорил.

— Так ты уж загонял своего Валета, — кивнул он на пименовского коня, который тяжело дышал, вздымая бока.

— Да чего ему станется?! По Пятницкой из конца в конец проехал, чтоб поразмять чуток.

— Тяжел он у тебя на ходу, — покачал головой Василий Зубарев, — чаще проминать надо.

— Когда? Ты мои дела знаешь: сегодня здесь, а завтра… айда куда подале, — весело кричал Пименов, сверкая темными цыганскими глазами. Весь город знал о его неусидчивости, буйном норове, когда он мог сорваться посреди ночи, уехать, не сказав домашним ни слова, прямо в канун великого поста, а вернуться обратно лишь к концу лета. Всеми делами управляла его жена, Софья Ниловна, держа дом и хозяйство в кулаке, ведя торговлю в отсутствие мужа.

— Так едем на реку? Помню, как обставил меня на масляну неделю, помню, опробуем на этот разок?

— Оно можно, — неожиданно легко согласился Зубарев, — только я с сыном сегодня, а ты вон пустой, — и Иван понял, отец хитрит, клонит к чему–то своему, — Ты бы, Василий, тожесь кого в санки посадил для равности…

— Счас, найдем дорогой кого из знакомых, — не задумываясь, согласился Пименов, — а и винца выпить нам с тобой не мешало бы. А? Чего скажешь?

— После, после, — мягко улыбнулся Зубарев, — ты лучше дочку свою с собой возьми, Наталью, — тут только до Ивана дошло, куда клонит отец, и он вспомнил вчерашний разговор о женитьбе, густо покраснел, отвел глаза, словно его уличили в чем–то нехорошем.

— Наталью? — все так же весело вскричал Пименов. — А почему и нет? Она давеча со мной просилась, да, думаю, не бабье то дело с мужиками на санках наперегонки кататься. А коль ты настаиваешь, то непременно захватим. Езжайте наперед, а я развернусь пока, — и он громко гикнул на своего Валета, привставая на санках и разворачиваясь прямо посреди улицы.

Иван хорошо знал дом Пименовых, стоящий на углу Пятницкой улицы, где жили многие городские богатеи. Отец когда–то крепко дружил с Василием, но потом пути их разошлись, в чем–то они не поладили, хотя друзьями остались, тем более оба были завзятыми лошадниками, и при случае каждый старался отличиться хоть в чем–то, хвастаясь вновь купленными лошадьми, санками, сбруей. Может быть, благодаря Пименову и держал до сих пор Василий Павлович выездных жеребцов, пробовал даже как–то вывести свою породу, но обходилось это дело недешево. Сколько раз зарекался бросить все, продать и санки, и дорогую сбрую, но в последний момент что–то останавливало его, откладывал до весны, до осени и не мог признаться сам себе, что ему прежде всего жалко расставаться со всей той удалью, радостью, хлещущей через край в праздничные дни во время подобных выездов.

Промчались по Пятницкой мимо торговых рядов, лавок, откуда выглядывали красномордые приказчики, рядом толпились мужики и бабы, и все глядели на идущего чеканной рысью Орлика, хлопали в ладоши, гоготали, махали руками, кто–то даже свистнул им вслед. Вскоре они уже подъезжали к двухэтажному дому Пименовых. Отец сдал на обочину дороги, направил жеребчика головой к палисаду, кинул вожжи Ивану, выскочил, привязал недоуздок к перекладине, нарядной рукавицей обтер пот с конского бока, погладил Орлика по мягким губам. Следом подъехал и Пименов, встал рядом.

— Куда, — заорал Зубарев, вскинув руки, — грызться начнут!

— Ай, на тебя не угодишь, — ругнулся сквозь зубы тот, но развернул своего коня, поставив головой к углу дома, соскочил на землю и, бросив поводья, бегом кинулся к воротам, кинув на ходу Василию Павловичу, — погляди там, — хлопнул калиткой.

— Господа, тоже мне, — беззлобно заворчал Зубарев–старший, — без слуг никак обойтись не могут, — но подошел к Валету, потрепал и его по гнедой голове, взялся за узду, сдерживая танцующего на месте коня.

Не прошло и нескольких минут, как Василий Пименов выглянул в калитку и махнул рукой Зубареву:

— Айда пока в дом, а они пущай за конями посмотрят, — подмигнув шальным цыганским глазом, посторонился, пропуская дочь, что, наклоня голову, перешагнула через высокую подворотню, несмело вышла на улицу, негромко поздоровалась и вновь опустила глаза.

— Коль так, то пойдем, — Зубарев понял хитрость друга, решившего оставить молодых вдвоем на улице, и не стал противиться, подвел отдышавшегося уже Валета к кольцу коновязи, что была вделана прямо в бревно дома, привязал, окинул взглядом смущенного Ивана, поздоровался, проходя мимо Натальи, и нырнул в калитку.

Иван и Наталья, оставшись одни, какое–то время не решались начать разговор, делая вид, что с нетерпением ждут, когда вернутся родители.

— Да скоро они там?! — первой прервала молчание девушка и, вытянув шейку, глянула на замерзшее окно.

— Ты тоже с нами поедешь? — невпопад спросил Иван хриплым от смущения голосом и закашлялся, потер щеку рукавицей, заметил на ней дырку, спрятал за спину и, наконец, нашел себе занятие, начав протирать от изморози ближнюю к нему оглоблину.

— С кем же еще? — удивилась девушка. — Папа сказал, что вы и пригласили нас. А ты что не хочешь, чтоб я ехала?

— Нет… почему… поезжай, куда хочешь… можешь и с нами, и вообще… — нес околесицу Иван, все более понимая, что говорит совсем не то, надо бы о чем–то другом, чтоб разговорить Наталью, и вдруг спросил:

— А у вас тепло дома? Не дует?