Книга В индейских прериях и тылах мятежников. (Воспоминания техасского рейнджера и разведчика) - Джеймс Пайк

Мы ехали не останавливаясь, похоже, он решил штурмовать деревню в одиночку. Ее потрясенные обитатели не понимали, что происходит и намерений их визитеров, мы мчались прямо на них, а они с изумлением смотрели на нас. Подойдя к ним так близко, что мы могли теперь рассмотреть их лица, а они — наши, вдруг, внезапное движение среди них убедило нас, что они теперь поняли, кто мы такие — их враги. Мужчины сразу же бросились к оружию и лошадям, но прежде чем они успели оседлать их, мы сделали вокруг деревни полный круг — в то же время, разряжая в них свои револьверы, — а затем ушли, поприветствовав их на прощание долгим и громким восторженным воплем и всем известным военным кличем кэддо.

Достигнув вершины противоположного тому, с которого мы спустились перед деревней горного кряжа, и примерно в двух милях от деревни, мы решили остановиться и, бросив взгляд назад, на деревню, узнать, что они делают. Мы прекрасно видели, как с великой поспешностью воины седлают своих лошадей, дети и скво бегают туда и сюда, поднося им все необходимое для преследования — в общем, царила страшная суматоха. Только я подумал о том, какие приключения нас теперь ожидают, как вождь спешился, подтянул подпругу своей лошади и жестом предложил мне сделать то же самое, что я и сделал.

Не проявляя ни малейших признаков беспокойства, вождь оставался на своем месте до тех пор, пока не увидел, что все команчи собрались, а затем, громко прокричав: «Whita, whita, por los mugers!», и, подарив своим преследователям прощальный клич, он удалился в направлении, абсолютно противоположном тому, в котором ушли его люди. Мы пролетели через всю прерию, потом преодолели кряж, затем повернули и поскакали вдоль берега ручья в ту сторону, куда ушли его люди. Мы немного сбавили темп и спустя два часа достигли того места, где ручей впадал в Уашиту, там, минут на 10–15 мы позволили лошадям идти шагом, после чего мы снова продолжили путь полным галопом до самого устья ручья, где находились наши товарищи — уже готовые к битве. Каса Мария сразу же отправил своих людей в безопасное место, а лошадей к реке. Мне же он предложил присоединиться к охранному отряду. Я покачал головой, когда через своего переводчика он сообщил мне, что хочет, чтобы я держался на безопасном расстоянии и никак не пострадал, поскольку он хотел, чтобы я как можно скорее рассказал обо всем увиденном белым людям. Я ответил, что я не пойду в тыл, как женщина, а буду участвовать в предстоящей битве; и что, если меня убьют, другие белые люди тоже могут сделать то же, что и я — прийти и увидеть все своими глазами. Вождь приказал мне приблизиться, а своему переводчику — сказать мне, что он хотел бы, чтобы я держался поближе к нему.

Все мы были очень хорошо скрыты кустами, скалами и деревьями, лежащие как можно сильнее прижавшись к земле и ожидавшие ничего не подозревающих команчей, которые думали, что им противостоят всего два человека. Но слишком долго ждать нам не пришлось. Вскоре появились враги — около сорока человек — он двигался быстро по нашему следу, словно руководимый неким природным инстинктом. Как только они оказались на расстоянии ружейного выстрела, Каса Мария вынул из мешочка вырезанный из белой орлиной кости свисток и выпустил из него одну длинную и низкую ноту, за которой последовали еще три — коротких, быстрых и пронзительных, и через мгновение залп винтовок кэддо приветствовал уверенных и ничего не подозревающих команчей — и они разбежались кто-куда — а некоторые из убежавших обратно уже не вернулись. Тем не менее, самые решительные из этих дикарей, сплотились, и, казалось, были настроены удерживать нас до прибытия из деревни подкреплений — они сразу же открыли активный и хорошо прицельный огонь. Но они сражались в невыгодном положении, ведь мы находились в укрытии, а они просто на совершенно открытом пространстве. Они не спешились, как обычно, напротив, каждый находившийся в пределах огня наших ружей быстро опустошал свою винтовку, а потом уходил в безопасное место, чтобы перезарядить ее и снова вернуться в бой.

Командное слово нашего вождя мгновенно изменило весь ход сражения. Услышав его, все, находившиеся в своих укрытиях люди, поднялись — и с винтовками, револьверами, луками и копьями двинулись на конных команчей. Стрелы летели одна за другой, мы быстро приближались к врагу, и рукопашная казалась неизбежной, но задолго до того, как наш отряд добрался до позиций наших врагов, они — изрядно потрепанные и потерявшие много своих людей — развернули своих лошадей и сбежали с поля боя.

Мы одержали победу, и тут снова прозвучал свисток вождя кэддо. Его люди сразу же приступили к добиванию павших команчей. На земле лежали семь убитых и девять раненых — последних тотчас же умертвили. Все они были убиты, а их скальпы пополнили собой другие победные трофеи.

Некоторые из раненых яростно сопротивлялись, помогая себе копьями и луками, но все они были либо застрелены, либо зарублены томагавками взбешенных и ликующих кэддо. Некоторые невероятно стойко прощались со своими жизнями, и, несмотря на нестерпимую боль, пели свои собственные песни смерти, но потом, набросившиеся на них кэддо ударами своих томагавков избавили их от мучений. Другие умоляли сохранить им жизнь, но победители не были милосердны к беспомощному и поверженному врагу.

Во время боя я кричал и стрелял так же, как и самые лучшие воины, но когда он закончился нашей победой, мое сердце успокоилось, и мне было очень плохо от созерцания того кровавого дела которому так радовались мои товарищи. Но я ничего не мог поделать — я должен был смиренно наблюдать за ним — без ропота или жалости. Если бы я выразил хоть слово протеста, пытки стали бы еще изощреннее, а кроме того, оно могло бы, вполне возможно, обрушить на мою голову гнев Каса Марии и его людей. Чтобы, по крайней мере, не смотреть на это, я сел на свою лошадь и, отойдя недалеко от них, делал вид, что присматриваю за команчами, до тех пор, пока они не закончили свою резню.

Скальпирование, каким бы варварским оно ни было, индейцы считают настоящим искусством. Победитель делает кругообразный надрез кожи в верхней части головы так, чтобы ее макушка являлась его центром, а диаметр самого скальпа — более 6-ти дюймов. Затем, крепко ухватившись за волосы, он, поставив ногу на шею распростертого на земле врага, сильным и резким движением отдирает скальп от черепа. По отношению к мертвым это, конечно, нельзя назвать особой жестокостью, но зачастую случается так, что во время этого процесса жертва еще жива. Известны случаи, она выздоравливала и еще долго жила после нанесения ей этого варварского увечья. Иногда воина не удовлетворял обычный скальп, в таком случае он надрезал кожу по окружности всего черепа и с триумфом уносил даже уши своего врага.

Скальпирование закончилось, трофеи собраны, еще один пронзительный свист — и вот победители в своих седлах, мы уходим в нашу деревню. Несколько миль мы прошли плотной колонной, затем по приказу вождя она распалась, и каждый продолжил путь так, как ему больше нравилось.

Теперь я снова был наедине с вождем. Спешившись, чтобы наши усталые лошади могли попастись и отдохнуть, мы сохраняли бдительность и внимательно посматривали по сторонам, чтобы избежать неожиданного нападения. После ухода последнего из своих людей, вождь оседлал свою лошадь и махнул рукой в сторону лагеря команчей. Теперь нам стало ясно, что наши враги получили подкрепление и намеревались продолжить преследованию. Мы видели огромное облако светло-серой пыли и не потратили ни секунды времени на выяснения причины его появления. Нам следовало исчезнуть, иначе наши скальпы — как компенсация за понесенные в этот день потери — очень скоро украсили бы собой деревню команчей.