Книга Ариман. Сборник - Джон Френч

В голову Сильвана впилось копье жара. В глазах помутилось. Всей кожей он ощутил нарастающее давление и услышал голоса — слова звенели в унисон, а тона сливались в одно целое. Он не мог держать глаза открытыми. Он не хотел держать их открытыми.

Из центра его лба выстрелил горящий свет. Мучение было бесконечным. Сине-белый огонь прорвался сквозь море глаз перед ним. Разум и слух навигатора затопили вопли. Луч света становился ярче. Глазные яблоки взорвались шариками пылающей эктоплазмы. Голоса в его мыслях превратились в единую ревущую ноту ментальной мощи. Он почувствовал их, каждого из них, ощутил текстуру каждого разума и личности: рваную пустоту Ктесия, горящую гордость Киу, неспешную расплавленную ярость Гауматы, паутину серебряных мыслей Гильгамоша, гул интеллекта Ингиса — и всех их воедино связывал Ариман.

Свет исчез.

Мгновение навигатор парил в спокойствии и тишине. Он обонял запах гари и ощущал, как на языке желчь смешивается с кровью. Перед взором раскинулось озеро пустой черноты, его края — изодранные обрывки раны. Сильван уставился на видение, его сердцебиение походило на бой порванного барабана. Он все еще чувствовал узор мыслей Аримана и Круга.

«Следовало позволить буре поглотить нас, — горько подумал навигатор. — Следовало сгинуть в ее объятиях».

Сильван знал, что они слышат его, и знал, что их это не волнует. Он так часто хотел умереть, но всякий раз, когда представлялась такая возможность, отворачивался от нее.

«Будь ты проклят, Ариман, — подумал он. — Будь ты проклят на веки вечные».

Проход сквозь бурю почти закрылся. Он нырнул в брешь, и Ариманов флот ринулся следом. Буря понеслась ему навстречу, вонзилась в него, в ярости закричала, рассмеялась над его трусостью. Затем Сильван миновал ее и вывел «Слово Гермеса» в реальность за миг до того, как закрыть глаза.

Когда он очнулся, то первым делом почувствовал смрад экскрементов, рвоты и пота. Секунду он лежал в объятиях кресла, а затем приподнялся. Судя по вибрации палубы, корабль находился в реальном пространстве. Кожа стала липкой от засохших жидкостей, губы покрывала корка свернувшейся крови. Он вспомнил о руках, тянущихся к нему из сердца бури, вспомнил пальцы, зажавшие ему рог, вспомнил, как зубами прогрыз себе путь к свободе, когда его начали душить, и рефлекторно поднял руку, чтобы стереть корку с подбородка.

Ладонь размазала по лицу свежую кровь. Он посмотрел на пол возле навигационного кресла, прежде чем перевести взгляд на руку. На бархатном ковре валялись кончики трех пальцев. Сильван взглянул на руку. Кровь все еще была свежей, но кожа, покрывавшая три отросших пальца, была новой, розоватой и блестящей, словно ожоговый шрам под коркой.

«Тебе следовало сгинуть в буре, — подумал навигатор. — Следовало иметь отвагу умереть давным-давно».

Он смотрел на новую плоть, пока не почувствовал, как пустой желудок свело, а затем упал на колени, и его стошнило.

Часть вторая

Дороги в никуда

VIII

Преобразования

Над выбеленным горизонтом поднималось солнце. Иобель шагала вперед, чувствуя, как нее накатывает жара, а сухость в горле перерастает в жажду. Она не оглядывалась, в этом не было смысла. Куда ни брось взгляд, простирался песок, встречаясь вдали с небом. Как-то раз она заметила на горизонте блеск, но поняла, что это мираж, как и города, которые вырисовывались на расстоянии.

Она продолжала идти.

Иобель перестала потеть, что было дурным знаком. Она хотела остановиться и чуть передохнуть, но в пустыне не осталось даже клочка тени. Возникающие вдали города и леса манили ее обещанием воды и прохлады, только чтобы с движением солнца рассеяться. Она устала и хотела пить, но еще сильнее хотела остановиться. Все эти ощущения были странными, очень странными. В реальном смысле они ничего не значили — у нее не осталось тела, а палящее солнце было не более чем воспоминанием. По правде говоря, им же являлась и пустыня — кристаллизованным отражением мира воображения. Как и она сама.

В понимании большинства людей она была мертвой, а тень, шедшая сейчас по дюнам, — скитающимся в царстве мысли призраком. Ей ничего не стоило стряхнуть с себя жар и усталость и даже оторваться от земли и воспарить над пустыней, словно ястреб. Но Иобель не могла. Она пыталась, но безуспешно. Пустыня давила на нее, сжимая в хрупкую фигурку, взбирающуюся на барханы и тяжело дышащую ртом с растрескавшимися губами.

Ночь опустилась стремительно. Солнце как будто упало за горизонт. Небо потемнело — сначала до синевы, затем до индигового цвета, а потом и до черноты. Зажглись звезды, воссияв ярко и мощно. Быстро похолодало. Она поняла, что дрожит. Ветер, скользивший по дюнам, теперь казался острым, словно нож.

Иобель закуталась плотнее. В солнечном свете ткань ее одежды была темно-синей, как гладь океана, прошитая нитками, но под звездами стала черной, и ей подумалось, что она похожа на тень, оставшуюся после захода солнца.

«Но тени не чувствуют, как стучат зубы», — подумала Иобель. Она продолжала идти, следуя за самой яркой звездой на небосклоне. На горизонте больше не вырастали и не истаивали города-миражи. На расстоянии скапливались звуки, крики, что поднимались и звенели в ушах даже после того, как исчезали. Они казались звериными, вероятно, шакальими, или принадлежали кому-то из рода кошачьих. Один раз ей почудился человеческий вопль, заставив ее застыть и потянуться взором и слухом во мрак. Но крик не повторялся, и она пошла дальше.

Она заметила свет задолго до того, как достигла его. Пустыня стала замерзшим морем серебра. Огонь был мерцающей точкой, далекой и слабой, но на угольно-стальном пейзаже он виднелся отчетливо. Какое-то время она наблюдала, моргая и пытаясь не дать холоду и усталости закрыть ей глаза, затем выкарабкалась на бархан и остановилась на нем, а после скользнула вниз. Огонь исчез за силуэтом следующей дюны, но оказался на месте, когда Иобель поднялась на очередную вершину. Она направилась к нему, шаг за шагом, пока свет не превратился в оранжевое пятно, наполнявшее чашу прямо за песчаным гребнем.

Она замерла, учуяв дым, тяжелый от запаха застывшей смолы. Он казался знакомым, но Иобель не знала почему.

«Учитывая то, чем ты стала, и где ты, и как далеко зашла, — подумала она, — удивительное ныне стало обыденностью, Селандра».

Она выбралась на бархан и посмотрела вниз. У подножия склона ярко горел костер. Он был огромным, и Иобель увидела ветки, накиданные в пламя. Рядом сидела фигура, съежившаяся под одеждой, очень напоминавшую ту, в которой была она сама. Иобель не могла сказать, была ли фигура на самом деле маленькой или лишь казалась такой. Где-то неподалеку ночь пронзил шакалий визг.

Она оглянулась, а затем перевела взгляд обратно.

— Так легко найти, — пробормотала она. — Едва ли добрый знак.

Инквизитор заскользила по склону, мягко и бесшумно, словно дуновение ветра. Фигура возле костра не поднимала глаз, пока она не вышла в круг света.