Книга Барышня и хулиган - Елена Колина

…Сорок лет Папе и сорок лет Соне. Они родились в один день. Гостей очень много, только Папиных аспирантов за все годы набралось человек пятнадцать. Дома весело, бывшие аспиранты из Ташкента варят плов, уважительно обращаясь к Папе «профессор». Многие друзья учились с родителями в институте, они тоже давно называют Папу «профессор», но это звучит насмешливо, как будто сейчас добавят «профессор кислых щей» и дернут за ухо.

Толстая Ада дружит с Соней всю жизнь. Соня привела к ней показать Папу сразу же, как у них наметился роман. Желая понравиться Аде, Папа принес три килограмма конфет «Пиковая дама», и она на спор съела все три килограмма разом. А что ей, Аде, она без труда могла Папу поднять и поносить на руках, такой он был в двадцать лет худенький, хоть и надел тогда пиджак с подбитыми ватой плечами. «Хотел показаться посолидней, а как пиджак снял… о Боже, просто цыпленок!» — вздыхает необъятная Ада.

— Эх ты, профессор… — тянет Ада и нежно тычет его кулаком в грудь. Несильно, но Папа пошатывается.

— А вы знаете, чья заслуга в том, что сейчас мы видим перед собой гордость советской науки, а не опустившегося картежника? — поднимается с бокалом в руке Папин институтский друг.

Эта семейная легенда Даше знакома. Институтский друг собирается говорить о Соне, Соне-отличнице, золотая медаль во французской школе на Владимирском, красный диплом в институте.

Серьезная отличница Соня спасла Дашиного отца для науки. Папе, отличному преферансисту, угрожало отчисление с третьего курса за несданную зимнюю сессию. Всю осень будущий молодой доктор наук писал пулю в институтской общаге на Яковлевском, и, между прочим, уверял Папа, ему почти всегда шла карта. Злокозненная картежная жизнь уже почти совсем засосала его, как вдруг явилась прекрасная Соня. Раз — и юный будущий Дашин Папа уже сидит не в общаге, а на лекции по сопромату, в сотый раз выводя карандашом на обложке тетради: «Соня, Соня Гохгелеринт, Соня, Соня…» Два — и Папа заглянул в лекции, сдал долги и забыл про свою карточную компанию, из которой, кстати, никто не пропал, не сгинул в картежном чаду… Три — свадьба, и через год Даша родилась. Теперь он играл в преферанс только летом на пляже и только под бдительным оком Сони. «Дети, кричите „ура!“, у вашего папы бура!» — шутил Папа с маленькой кривоногой Дашей в пляжных, вымазанных песком трусиках.

Звучит еще один тост:

— В этом доме никогда не звучало глупое предложение купить дачу, трудно представить, что Соня отложит книгу и будет копаться в земле! В этом доме не покупают ковры и хрусталь, и в серванте, где у порядочных людей хрусталь, посмотрите, у них почему-то стоят книги! Соня! Ты наконец купила себе сервиз «Мадонна»? Без этого сервиза я не могу тебя уважать, Соня! И скажите наконец, зачем вам столько книг?! Ладно уж, мы любим вас такими, без золота и ковров, окруженных прекрасными друзьями… За вас, ребята, дорогие наши!

У родителей такие прекрасные друзья! Даше нравится, что они, хоть и взрослые, даже уже немного пожилые, смеются, рассказывают анекдоты, танцуют, песни поют смешные про санитарку Тамарку, про желтый чемоданчик. А Соня с Адой вдвоем спрятались на минутку в Дашиной комнате и смеются так, что у них текут слезы и Соня начинает икать.

Как Даша, когда ее Женька смешит. Видимо, икать от смеха у них семейное.

— Сонька, ты можешь себе представить, что здесь когда-нибудь будут наши внуки бегать? А мы будем так же хохотать? — Сорокалетие ближайших друзей настроило несентиментальную Аду на лирический лад.

Соня думает сейчас о другом, а Сонино другое — это всегда Даша.

— Даша от нас отдалилась, приходит из института, ест с книгой и убегает до вечера.

— А, кстати, — спрашивает Ада уже обычным своим командным тоном. — Что у нее с этим мальчиком, сынком большого начальника? Я сильно сомневаюсь, что нам это надо!

— Дашка, в воскресенье мы едем к нам на дачу! — командует Женька.

— С какой целью? Mы будем коротать время с твоими родителями на веранде вокруг довоенной газовой плиты? Где ваша дача?

— Цели неопределенные, а дача в Токсове, это поселок такой, его в честь меня назвали! Там будет куча козлов (типа тебя), козлищ (вроде тебя) и, наоборот, милых, образованных (как я) людей.

Дача огромная, кирпичная, и ни одной старой, отслужившей свой срок в городе вещи там нет. Женькиного отца Владислава Сергеевича можно легко изобразить в стиле «точка, точка, запятая». Узкая полоска губ, некрупный нос направлен на Дашу, маленькие глаза на почти круглом лице смотрят, как будто пробу снимают. Полный, одышливый, он стоит в своем парнике в темном костюме и галстуке и нежно гладит каждый огурчик.

— Зачем вам такие огромные парники? — шепчет Даша.

Ей кажется, что дача сама по себе неинтеллигентное дельце, а уж парники… просто стыд!

— Дачу солдаты строили, они и парники возвели. Извини, Мумзель, дети за родителей не отвечают!

Женькина мама, Евгения Леонидовна, не просто похожа на еврейку, она, как говорит Соня, типичная еврейка, с носом еще горбатей Дашиного, выпуклыми глазами и черными кудрявыми волосами. Она бросается Даше навстречу, обнимает ее и неожиданно низким голосом ласково говорит:

— Ты Дашка, я все про тебя знаю, мне Женька рассказывал.

Женька стоит красный, почему-то совсем не шутит, смотрит на маму нежно, не скрываясь. Даша и вообразить не могла, что у них такие нежные отношения.

— Откуда ты у своей мамы такой светленький? — тихо спрашивает Даша, когда Евгения Леонидовна отходит к мужу.

— Я вылитый отец в молодости, покажу тебе потом старые фотографии.

Со своим мужем-начальником Евгения Леонидовна разговаривает очень почтительно, а он к ней подчеркнуто внимателен и нежен. Даша понимает: Евгения Леонидовна здесь единолично главная, но она умная и ни за что этого не покажет, будет всячески подыгрывать мужу, он — хозяин в доме.

Здесь сегодня гости. Полные мужчины в костюмах и белых рубашках и женщины, почти все крупные, с пышными прическами, произносят тосты. За очередностью Евгения Леонидовна наклоняется к Даше и тихо спрашивает:

— А твой папа водочку пьет?

Даша теряется, не знает, как ответить. Сказать, что пьет, получится, что Папа — алкоголик, сказать правду, не пьет, можно обидеть, получится, что Дашин Папа — трезвенник, а вот хозяин, Владислав Сергеевич, выпивает. Можно сказать, что пьет по праздникам, но это глупо, для Папы выпить — это вовсе не праздник…

Встает очередной лысый дяденька в костюме, с рюмкой в руке.

— Уважаемые хозяева, уважаемая Евгения Леонидовна, глубокоуважаемый Владислав Сергеевич! Для меня большая честь сидеть с вами за этим столом! Разрешите мне, в эту торжественную для меня минуту, выразить мое глубочайшее уважение к вам, уважаемый Владислав Сергеевич…

Даша запуталась, поплыла и поймала только конец тоста. Дяденька выскочил из «уважаемых» и говорит какие-то странные слова: