Книга И была любовь в гетто - Марек Эдельман

Перейти улицу Мицкевича было невозможно. Со стороны города один за другим шли немецкие танки. Мы поднялись на площадку между этажами: оттуда была лучше видна улица. Стояли и ждали, а с нами еще десятки гражданских и солдат. В сумерки движение на минуту прекратилось, и тогда мы, человек двадцать, перебежали мостовую — и в парк. Дальше мы с Целиной побежали вниз, вниз, вниз — на улицу Промыка, к Тосе. По другой стороне парка можно было передвигаться уже беспрепятственно. До садика виллы, в которой жила Тося, мы добрались, когда совсем стемнело. Застали там толпу бойцов, безуспешно пытавшихся переправиться через Вислу. Накануне какая-то связная переплыла на другой берег и вернулась, договорившись с берлинговцами, что отведет отступающих из Варшавы повстанцев в условленное место, где их будут ждать лодки, чтобы перевезти через реку на Прагу[63]. Поэтому над Вислой повис искусственный туман. Однако они вынуждены были вернуться — никаких лодок у берега не обнаружилось. Потом говорили, что, вероятно, вышла какая-то ошибка с указанием места встречи. Связная, хоть и была, кажется, хорошей пловчихой, не знала Жолибожа. Теперь все эти люди, сгрудившись в садике у Тоси, а точнее, у Глинских, решали, что делать дальше. Среди них был муж пани Свенчицкой, поручик Титус, который командовал одним из отрядов АК на Жолибоже. Я его знал, потому что нас поселили в квартире Свенчицких в четвертом квартале. Титус подошел ко мне и сказал: «Марек, ничего не попишешь, я иду сдаваться. Пойдем с нами. Я тебе дам нарукавную повязку и аковское удостоверение». Я только спросил, гарантирует ли он, что, когда мы будем переходить к немцам, никто из его людей не укажет на меня и не скажет, что я еврей. «Нет, этого я тебе гарантировать не могу». «В таком случае спасибо, я остаюсь», — ответил я.

Двор постепенно пустел. Начали подтягиваться наши. К нам с Целиной присоединились Антек, Зигмунт Варман с Марысей, Зося Скжешевская с раненым Юлеком Рутковским и еще несколько человек. Тося сказала, что у Глинских в подвале есть стеллаж, уставленный банками с разными заготовками на зиму, а за этим стеллажом — второй подвал, невидимый, с плитой, и прачечная, и там можно спрятаться. Так мы и сделали. Витек, наш командир, тоже пошел туда с нами, потому что был безумно влюблен в Андзю Эленбоген. И там мы под утро заперлись.

Наверно, каждый, кто прятался в этом убежище, не раз описывал, каково нам пришлось. Рядом, в одном из подвалов, немцы сооружали защитный бункер и заминировали все вокруг. А мы, с такими соседями, просидели в своем тайнике до 15 ноября. Много за это время было всякого… 15-го к нам пробралась Аля. Ей пришлось преодолеть минное поле, и эта умница, чтобы под ней не взорвалась какая-нибудь мина, разулась. Але не только удалось самой пройти — видно, везение ей сопутствовало: у немцев как раз был перерыв, они бросили работу и отправились обедать, так что мы смогли выйти из своего схрона.

Вот и все, что у меня осталось: обрывочные клочки памяти. Обычно, когда я это рассказываю, меня спрашивают, все ли тут правда. Да, правда. Один в один. А теперь все, точка. Конец.

Антек и Целина

Антек и Целина. Целина и Антек. Цивья и Ицхак. Ицхак и Цивья. Такие разные, а ведь одно целое. Он — высокий красивый блондин, голубоглазый, всегда улыбающийся, иногда задумчивый, спокойный, благоразумный. Она — среднего роста, черноволосая, с живыми глазами, решительная, мыслящая, женщина-лидер. Характерные черты: принципиальность, вера в человека и полное к нему доверие.

Нас объединяла дружба, и это определяло наши отношения.

С Антеком мы познакомились 15 октября 1942 года. Должен сказать, что я не очень-то доверял всем этим молодежным сионистским организациям. Не доверял в политическом смысле — в чисто человеческом я этих ребят не знал. На первом заседании штаба ЖОБа я услышал, что начальником штаба должен быть Анелевич. Потому что иначе все распадется. Я не знал ни Антека, ни Анелевича и не стал голосовать, но выбор оказался удачным. Мордехай Анелевич, закончивший частную гимназию Ла Ор, идеально годился в руководители. В отличие от Антека, который был скорее неразговорчив, Анелевич так и фонтанировал идеями — случалось, нереальными, — иногда агрессивно настаивая на своем. Я заметил, что единственным, кто умел его сдерживать и трезво оценивал реальность, был Антек, романтический задумчивый парень. Нас с Антеком сразу потянуло друг к другу: мы без лишних слов понимали, какие идеи разумные, а какие — всего только фантазии. И так продолжалось до второй акции по депортации в январе 1943 года.

В сочельник 1942 года Антек поехал с Хавкой Фольман в Краков, где они приняли участие в какой-то операции ЖОБа. Там его ранили, а ее, семнадцатилетнюю девушку, схватили и отправили в концлагерь. Декабрьским днем Целина привела в больницу раненого Антека. У него была прострелена нога. Люба Белицкая-Блюм, сестра Абраши Блюма, сделала ему перевязку, после чего Целина взяла Антека под руку и отвела домой. Тогда я с ней и познакомился.

В январе 1943-го немцы приступили ко второй акции по депортации. На этот раз они встретили отпор: в гетто раздались выстрелы. Стреляли мы. В стычках с немцами участвовали Антек и Целина. Это были первые — в Польше и Европе — выстрелы в немецких солдат на улицах оккупированного города. Разрушился миф о непобедимости врага. Застигнутые врасплох немцы покинули гетто.

Это было чрезвычайно важно. У нас будто выросли крылья. К тому же на арийской стороне нас наконец заметили. Теперь ЖОБ мог активнее действовать и за стенами гетто. В середине апреля штаб ЖОБа отправил Антека своим представителем на арийскую сторону, к руководству Подпольной Польши. К сожалению, ему не хватило времени, чтобы до начала восстания в гетто установить официальные контакты с польским подпольем. Он оказался один во враждебном городе, где его жизни ежеминутно угрожала опасность. А принять участие в восстании, помочь сражающимся товарищам он не мог. В этом была его трагедия.

Целина осталась в гетто. Хотя для нас она была alter ego Антека, его места в штабе не заняла. Сама она считала себя рядовым солдатом ЖОБа, а стрелять, конечно же, не умела. Тем не менее ее авторитет среди боевых групп сионистских молодежных организаций был настолько велик, что они без возражений подчинялись ее указаниям — не было нужды обращаться к официальным представителям этих организаций. Целина принципиально не участвовала в заседаниях штаба ЖОБа, неизменно повторяя, что она лишь простой солдат. Приказы и постановления штаба были для нее святы.

Когда Казик чудом установил связь с Кшачеком, и они вывели из гетто последнюю группу бойцов — диву даешься, что это удалось! — Антек узнал об этом постфактум. Он сразу приехал в лес в Ломянки, куда привезли семьдесят уцелевших в восстании бойцов. Антек сказал только: «Хвала Казику и его молодости!» Он ни с кем не разговаривал, ни на шаг не отходил от Целины, черпал у нее силу и тепло. Целина, привыкшая давать, и сейчас отдавала ему всю свою энергию, буквально переливая ее в него.