Книга Империя Четырех Сторон - Андрей Цаплиенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вадим и Себастьян присели на деревянные стулья возле раскладного столика, заботливо расставленного механиками возле палатки Вадима. Себастьян отер пот со лба серым платком, Вадим сделал то же самое тыльной стороной ладони.
– Я так скажу, Вадим, – взял быка за рога комиссар. – Слишком много трупов. Там, где вы.
– Что вы имеете в виду, сеньор Себастьян?
Вадим неплохо говорил по-испански. Этот язык он выбрал в качестве факультативного, когда учился в киевском инязе.
– Я внимательно следил за супергонкой. После второго погибшего я понял, что должен приехать.
– Но вы наверняка знаете, что это очень жесткая и опасная гонка. Так здесь бывает! – искренне возмутился Вадим.
Себастьян достал смятую бумажку и расправил ее на столешнице. Вадим заметил, что она исписана мелким шрифтом.
– Здесь статистика несчастных случаев во время супергонки, начиная с самого первого заезда в 1979 году и заканчивая прошлогодними соревнованиями, – сказал Себастьян.
– Любопытно, – Вадим поближе придвинулся к бумажке.
– Более чем любопытно. Так вот, за тридцать лет зафиксировано пятьдесят пять случаев гибели людей на трассе. Это в среднем два инцидента за сезон. Понимаете, к чему я клоню?
– Ну да. В среднем два за сезон. А тут два за два дня.
– Три, Вадим, три! – строго поднял палец вверх комиссар.
– Да, согласен. Но третий ведь не гонщик, а зритель.
– Так ведь не все из пятидесяти пяти гонщики. Двадцать пять – это зрители. Невинные люди, случайные зеваки на этой гонке. Абсолютно случайные.
– Ага! – кивнул гонщик.
Комиссар достал еще одну бумажку. Это была газетная статья, в которой разноцветными маркерами были сделаны разные пометки. Желтый цвет выделял различные статистические данные. Синий – фамилии участников гонки. Красная полоса шла поверх фразы, прочитать которую со своего места Вадим не мог. Но в этом не было нужды.
– Вот что здесь написано, – зачитывал комиссар. – «На гонке с учетом трагических случайностей прошлого будет задействована абсолютно новая система безопасности и контроля технического состояния автомобилей. Так обещает директор соревнований господин Этьен Люпэн». Обещает! Вы понимаете? О-бе-ща-ет! И что в итоге?
– Ну, я ведь не Люпэн, я ответить не могу на этот вопрос! – пожал плечами Вадим.
– А я вам вот что скажу. Еще несколько дней назад ваше имя было знакомо лишь сравнительно небольшому кругу специалистов. А теперь вы фаворит. Но вовсе не благодаря вашему мастерству. А потому, что ваши конкуренты разбиваются один за другим. Что скажете?
Вадим молчал. Себастьян продолжал его добивать:
– Расклад такой, не иначе?
Сказав это, комиссар закашлялся: проезжавший мимо мотогонщик поднял небольшое облако пыли.
– Хотите, Вадим, я скажу, что вы обо мне думаете? – с отвращением сплевывая пыль, спросил комиссар украинца.
– Не хочу, – ответил тот. Но Эспиноза его словно не услышал:
– «Этот жирный боров с неприятным лицом, похожим на клочок смятой газеты из сортира».
«А ведь он угадал», – подумал Вадим и тут же рассмеялся своим мыслям.
– Вы считаете, это я устранил конкурентов?
Себастьян задумчиво посмотрел на Вадима. Комиссару хотелось пить. Он просто мечтал о том, чтобы холодная острота газированной воды обожгла ему язык и на некоторое время избавила от мучений жажды, которая в этих краях неотступно преследует все живое, стоит только оказаться вдали от очагов цивилизации. Если машина сломается в пустыне, отсутствие воды может сыграть роковую роль, поэтому в гоночных болидах всегда есть запас живительной влаги для людей. Хотя – и такие случаи бывают довольно часто, – если охлаждающая система пуста и жидкость уходит из двигателя, в первую очередь спасают машину, отдавая ей запас питьевой воды. Но Себастьян Эспиноза машиной не был и особой любви к ним не испытывал. Живой человек с лишним весом, он хотел пить. Хорошо бы пива, но на пиво рассчитывать не приходилось. Ах, если бы кто-нибудь принес баночку холодной колы, с легкой испариной на глянцевой поверхности, о, за такой подарок он бы отдал полцарства! Конечно, если бы был царем! Так думал Себастьян, и его простые мысли влагой выступали у него на лбу, а его взгляд блуждал по столу в надежде увидеть хотя бы недопитую бутылку воды.
Вадим не отличался особой проницательностью, но угадать мысли сеньора Эспинозы было несложно.
– Я сейчас, – сказал он, вставая из-за стола, и через пять минут вернулся назад с огромной бутылкой колы в руках. О, удача! Она была холодная.
Вадим протянул ее Себастьяну, и тот в несколько глотков осушил ее до половины. Когда газ вышел из комиссара свежей отрыжкой, он сказал:
– Спасибо! – и тут же заметил: – Если бы я вас подозревал, то не сидел бы за этим столом. Я хочу одного. А именно найти Нормана.
– Я тоже хочу, – произнес гонщик.
– Тогда взгляните на это, – и перед Вадимом оказалось любительское фото.
Небольших размеров, примерно девять на двенадцать сантиметров, карточка с пожелтевшими краями, обрезанными специальным ножом, который оставляет край в виде узорчатой линии. Снимки с такой веселой каемкой имелись в каждом себя уважающем семействе после свадеб, выпускных вечеров и корпоративных посиделок в те далекие времена, когда еще не знали, что такое цифровая фотография. Но изображения на этой фотографии имели мало общего с посиделками или свадьбами. Точнее, на фото сидел человек, одетый в роскошный костюм вождя инков, расшитый блестящими металлическими нитями. Голову человека украшал обруч, декорированный массивными искусственными, скорее всего металлическими, перьями, из-за чего вся конструкция напоминала корону, а в руках была настоящая булава с тяжелым шаром на длинной рукоятке.
Что-то она напомнила Вадиму. То ли картинка из школьного детства вдруг проступила в памяти и снова ушла в подсознание. То ли очень важное слово, произнесенное малознакомым человеком, которое не можешь вспомнить до тех пор, пока не вспомнишь имя собеседника.
Булава в руках вождя на картинке была не из этой истории. Как будто участник карнавала решил нарушить стиль своего костюма и, подшучивая над компаньоном по вечеринке, с легкостью выхватил у него из рук предмет, принадлежавший другой эпохе. Но вряд ли это был карнавал. У человека на фотографии было очень серьезное выражение лица.
– Что вы можете сказать об этом? – спросил комиссар.
– Ну, во-первых, то, что он индеец. Или же метис, – оценил Вадим портрет.
– Я это и сам вижу, – проворчал комиссар. – Я не для того взял отпуск на целый месяц, чтобы услышать то, что и сам без вас знаю.
У Вадима это старческое брюзжание вызвало легкий смешок:
– А что вы хотите, Себастьян, от меня услышать?
– Ну, например, знаком ли вам этот парень.