Книга Времена года - Мила Лейт

«Всё бессмысленно… Зачем я встретила его? Почему не запретила себе с самого начала всякое общение с ним? Чего я хотела, соглашаясь тогда выпить кофе?.. Я ничего для него не значу, всего лишь кратковременное увлечение»… – И, обессилев от собственных переживаний, она тихо заплакала.

Возвращаться домой не хотелось. Борис, знавший, что она, как уже бывало, – на выставке с Ариной, должен был забрать из сада Мишу и побыть с сыном до прихода жены. Нет, видеть сейчас мужа, такого заботливого и надёжного, – потеряв душевное равновесие, она даже забыла все свои давешние недовольства и подозрения, – было выше её сил. Её неудержимо тянуло к Марку – чтобы его объятия рассеяли всё её тревоги, залечили, хотя бы на время, душевные раны, придали сил. Вернуться на выставку? Она представила, как снова входит в зал провинившейся школьницей, робко приближается к нему. Нет, даже если часть посетителей уже разошлись, они всё равно не смогут оказаться наедине. Но может быть, они встретятся после выставки? Ну конечно, какая же она дура! Разумеется, на открытии Марку необходимо общаться со всеми этими людьми – это его работа – но потом он, вне всяких сомнений, собирался провести вечер с ней!

Зачем же она ушла? Он, чего доброго, ещё решит, что она вернулась домой, и тогда не станет ей звонить. Марта достала из сумочки телефон; поймала себя на мысли, что по привычке проверяет, нет ли сообщений от него, от Марка, и отправила ему несколько слов. Что ж, придётся подождать – не может быть, чтобы мероприятие затянулось надолго, – и она медленно повернула в сторону выставочного зала.

17

Марта проснулась, как от толчка. Какие-то обрывки сновидений ещё вертелись в голове – сон её был неглубоким, прерывистым. И тут же вспомнился вчерашний вечер: выставка, её обида и побег, а потом – даже от мысли об этом ей становилось дурно – как она ждала звонка Марка, чтобы провести вместе остаток вечера: как сначала слонялась по улицам, потом, замёрзнув, сидела в кафе, гипнотизируя свой телефон. Как, поняв, что уже пора возвращаться домой, побрела к метро и, съёжившись от вновь подступившей обиды и тоскливого одиночества на сидении в полупустом вагоне, получила долгожданное сообщение. Марк писал, что всё только закончилось, просил прощения, что не смог уделить ей времени, – и было непонятно, в самом ли деле он тоже переживает или просто отдаёт дань вежливости.

Было невыносимо думать, что они так и не попрощались; что в разлуке теперь останется только этот горький, полный разочарований вечер. Вчера она, пока ждала Марка, окончательно поняла, как много, очень много он для неё значит, и по-настоящему задумалась над тем, что же ей делать дальше. Сжать зубы, перетерпеть это, пережить и остаться с мужем – не ради себя, ради маленького Миши? А если это никогда не пройдёт, – как и любому влюблённому человеку, ей было невозможно представить, что её чувство однажды может иссякнуть, – как же она будет существовать рядом с нелюбимым мужчиной? Готова ли она уехать? И если ещё недавно ей казалось, что решиться на подобное – гораздо сложнее, чем на то, чтобы оставить в своей жизни всё, как есть, то в тот вечер поняла: дело обстоит противоположным образом.

Но если бы Марта могла посмотреть на всё происходящее со стороны, она бы увидела, что по-настоящему её беспокоит лишь одно: всерьёз ли говорил ей Марк о переезде в Париж. Она судила со своей колокольни: она никогда, ни одного дня не жила одна – всегда в доме с ней были родные люди: сначала родители, потом – муж, ребёнок. Жить вместе с близким человеком было естественно для неё. О жизни человека, который привык жить один, она не задумывалась. Впрочем, пока что он даже не звонил ей – что уж говорить обо всём остальном.

Тихим, мелодичным, будто хрустальным звоном пробили часы, сообщая, что утро, пусть и тёмное, но уже пришло в Москву и совсем скоро будет пора вставать. Её любимые часы – она так дорожила ими. Сколько человеческих судеб они повидали, скольких людей пережили… Когда-то один мастер собрал с филигранной точностью механизм, другой любовно вырезал в дереве корпус – и ставшее совершенным творение получило жизнь. С ними бережно обходились многие годы, и вот они пришли в их семью в день её, семьи, рождения.

Острая грусть пронзила Марту от мысли, какой на поверку хрупкой явилась эта семья. Она снова вспомнила свадьбу. Ей казалось, что она встретила идеального, чуть ли не самого лучшего мужчину в мире, а он, в свою очередь, тоже оценил и выбрал её саму. Сейчас все недостатки Бориса – эгоизм, тщеславие, упрямство, нежелание хотя бы иногда понять проблемы другого – были видны ей, как на ладони, и вызывали глухое раздражение. Она поражалась, как он, так любивший в юности хорошие книги, интересовавшийся психологией, мог к тридцати трём годам превратиться в столь ограниченного типа.

И всё же Марта чувствовала себя преступницей, предательницей. Как бы то ни было, но сейчас ни кто иной, как она сама, собирался разрушить всё, что, плохо ли, хорошо ли, строилось столько времени. И не так уж важно, с чего всё началось – с холодности ли мужа, с его ли романов на стороне, – в этом Марта уже почти не сомневалась; не позволь она себе соскользнуть в пучину чувств к Марку, супружеская жизнь шла бы своим чередом и, – кто знает! – возможно, пережив пресловутый кризис отношений, их союз стал бы только прочнее и даже – снова счастливым.

Но получилось, как получилось. Сделанного не воротишь, а уж если любовь к человеку покинула твою душу, обратно она не придёт, сколько ни зови. Их с Борисом любовь не успела развиться до того состояния, когда неустанная забота друг о друге становится естественной потребностью каждого из партнёров. А может быть, истинным мерилом того, являлось ли чувство любовью, как раз и является то, во что оно перевоплощается, переходит?..

Она снова подумала о Марке. Сегодня вечером он улетает – конечно, он позвонит ей, но что такое прощание по телефону по сравнению со встречей, которая вчера так и не состоялась? Она тосковала по нему, по тому счастливому покою, который моментально нисходил на её душу, стоило ему обнять её. Что ж, будь что будет.

Войдя в тёмную кухню, Марта сквозь балконную дверь сразу же заметила снаружи ёлочный силуэт. Борис вчера принёс домой пихту, которую они сегодня собирались ставить. Наряжать дерево предстояло, как обычно, им с Мишей. Сын просто обожал весь процесс, начиная с извлечения с верхней полки шкафа большой коробки с игрушками и заканчивая развешиванием последних ленточек серпантина. Марта и сама любила эту весёлую возню: подготовка к празднику была предвкушением радости, которое зачастую бывает сильнее и ярче самого события. И, несмотря на то, что до Нового года оставались ещё около трёх недель, праздничная ёлка, этот символ сказки, ненадолго заглянувшей в повседневность, уже была желанным гостем в их доме. И когда она некоторое время спустя разбудила Мишу, его первыми словами были:

– Мама, мы сегодня будем наряжать ёлку, да? – И горящие восторгом глаза. А когда они пришли в сад, Миша, не успев войти, тут же принялся радостно сообщать каждому:

– А мы вчера купили ёлку! Мы сегодня будем наряжать ёлку – да, мама?

Она пообещала забрать его пораньше. Она бы всё сделала, лишь бы видеть, как её малыш счастливо улыбается. А не успела она прийти на работу, как зазвонил телефон.