Книга Анна Леопольдовна - Игорь Курукин

Интеллектуальные беседы подвигли министра на сочинение обширного проекта, который он сам на следствии называл «Рассуждение о приключающихся вредах особе государя и обще всему государству и отчего происходили и происходят». Волынский предлагал расширить состав Сената и повысить его роль, передав на его рассмотрение часть дел из перегруженного делами Кабинета министров; назначать на все должности, в том числе и канцелярские, только дворян; ввести «шляхетскую» винную монополию, для горожан восстановить в городах магистраты, для духовенства устроить академии. В целях сокращения расходов он полагал сократить армию до шестидесяти полков с соответствующей экономией жалованья на 180 тысяч рублей; устроить военные поселения-«слободы» на границах; сочинить «окладную книгу», сбалансировать доходы и расходы бюджета79. Ничего криминального во всём этом не было, но публичное обсуждение государственных дел было представлено Бироном как объединение заговорщиков…

Подлинным же организатором «дела Волынского» стал его главный соперник в Кабинете министров — Остерман. После ареста в 1741 году Андрей Иванович поначалу отрицал какое-либо отношение к судилищу. Но вскоре в бумагах вице-канцлера обнаружились «мнение и прожект ко внушению на имя императрицы Анны, каким бы образом сначала с Волынским поступить, его арестовать и об нем в каких персонах и в какой силе комиссию определить, где между прочими и тайный советник Неплюев в ту комиссию включен; чем оную начать, какие его к погублению вины состоят и кого еще под арест побрать; и ему, Волынскому, вопросные пункты учинены». На прямой вопрос следователя: «Для чего ты Волынского так старался искоренить?» — Остерман ответил вполне определенно: «Что он к погублению Волынского старание прилагал, в том он виноват и погрешил»80.

Тринадцатого апреля Артемия Петровича заключили под домашний арест и начали допрашивать перед «генералитетской» комиссией, в которой основными действующими лицами стали главный следователь империи — начальник Тайной канцелярии А. И. Ушаков и ставленник Остермана дипломат И. И. Неплюев. Поначалу министр держался уверенно — обвинял тех, кто ему «вредил», и просил себе другую должность. Следователи тоже понимали, что придворные дрязги политическими преступлениями не являлись. Надо было обнаружить что-то более серьезное. И здесь на помощь комиссии пришли показания дворецкого Артемия Петровича — Василия Кубанца.

Перепуганный, но высочайше обнадеженный холоп вспомнил, что его хозяин читал книгу голландца Юста Липсия, сравнивая при этом средневековую неаполитанскую королеву Иоанну II и античных Клеопатру и Мессалину с отечественной государыней и заявляя: «Женский пол таков весь», — а также себя «причитал к царской фамилии» и даже «тщился сам государем быть»[14]. Теперь Волынскому можно было предъявить обвинения не только в служебных грехах, но и «по первым двум пунктам» («о каком злом умысле против персоны его величества или измене» и «о возмущении или бунте»). Преступник был посажен в Петропавловскую крепость. На допросе он облегчил задачу следствию заявлением, что при составлении «картины» (родословного древа) «причитался свойством к высочайшей фамилии», а его дети или их потомки могли бы когда-нибудь быть «российского престола преемниками». Подвешенный на дыбе, он понял свою ошибку и пытался объяснить: показывал то от страха, «боясь розыску, и такового умысла подлинно не имел»81.

Но было уже поздно — утром 27 июня 1740 года, в день годовщины Полтавской победы, ее участник Артемий Волынский, бывший обер-егермейстер двора и кабинет-министр императрицы Анны Иоанновны, стоял с вырезанным языком на эшафоте Сытного рынка — месте «торговых казней» в Петербурге. Секретарь Тайной канцелярии прочел приговор. Главная вина преступника звучала неопределенно, но страшно: его планы клонились «до явного нарушения и укоризны издревле от предков наших блаженные памяти великих государей… установленных государственных законов и порядков к явному вреду государства нашего и отягощению подданных и с явным при том оскорблением дарованного нам от всемогущего Бога высочайшего самодержавия и славы и чести нашей империи».

Государыня даровала преступнику милость — облегчила казнь: вместо посажения живьем на кол бывшему министру отрубили правую руку и сразу после этого голову. После «экзекуции» его тело отвезли на Выборгскую сторону и похоронили при церкви Сампсона Странноприимца. Кладбища давно уже нет, не сохранилась и могила Волынского и его друзей; на предполагаемом ее месте поставлен памятник, надпись на котором гласит: «Здесь погребены 27 июня 1740 года кабинет-министр, генерал-аншеф и обер-егермейстер Артемий Петрович Волынский, советник Андрей Федорович Хрущов и архитектор Петр Михайлович Еропкин, гоф-интендант. Сооружен в 1885 году по почину редакции журнала "Русская старина" многими почитателями памяти этих исторических русских людей». Так закончил свою жизнь и одновременно вошел в историю один из ярких людей XVIII столетия, «младший современник и птенец Петра Великого», как назвал его выдающийся русский историк В. О. Ключевский.

Процесс над министром сопровождался его дискредитацией в глазах общества. Дипломаты передавали своим дворам, что Волынский и его друзья хотели не просто захватить власть, но «возвратить Россию к прежним порядкам, изгнав из нее иностранцев»82. Едва ли Анна Леопольдовна, находившаяся в то время на последних месяцах беременности, не знала об аресте хорошо знакомого вельможи и его печальной судьбе, тем более что на следствии всплыла история о том, как Волынский уговаривал ее не выходить замуж за сына Бирона. Принцессе оставалось только гадать, действительно ли «павший» министр желал ей помочь или под видом сочувствия готовил для нее ловушку. Кровавая развязка интриги могла только усугубить отвращение чувствительной принцессы к придворным нравам.

Положение матери наследника престола обеспечивало молодой женщине неприкосновенность, но ее отношения с фаворитом оказались безнадежно испорченными. С «падением» Волынского принцессе больше не у кого было искать поддержки — не мог же служить опорой ее недалекий супруг. Место Волынского в Кабинете оказалось занято креатурой Бирона — будущим канцлером Алексеем Петровичем Бестужевым-Рюминым. Очередной взлет его карьеры был обусловлен желанием курляндского герцога найти достойного и вместе с тем послушного оппонента Остерману.

Тетка-императрица находилась всецело под влиянием герцога, а сын и будущий император должен был еще вырасти, иначе в случае смерти Анны Иоанновны неизбежно вставал вопрос о регентстве. Мы не знаем, что думала по этому поводу наша героиня, но всемогущий фаворит после появления наследника стал, по оценке саксонских дипломатов, так задумчив, что никто не смел к нему подойти83. Ему было о чем задуматься: здоровье государыни в последние месяцы царствования пошатнулось — у нее усилилась подагра и началось кровохарканье.

Вокруг больной императрицы закручивались интриги большой европейской политики. Умерший в мае 1740 года «прусский Калита» — король Фридрих Вильгельм I — оставил сыну исправный государственный механизм и 76-тысячную армию, что в сочетании с амбициями молодого Фридриха II предвещало скорые изменения в европейском «концерте». Наметилось сближение Пруссии и Франции; правительства этих стран ожидали смерти австрийского императора, чтобы предъявить территориальные претензии (у Карла VI не было наследников по мужской линии, и престол должен был перейти к его дочери Марии Терезии). Накануне крупного международного конфликта позиция России имела принципиальное значение, и на нее нужно было воздействовать.