Книга Мария Федоровна - Юлия Кудрина

Цесаревич был непосредственным участником Русско-турецкой войны и свидетелем всего того, что пришлось вынести его отцу, императору Александру И, русской армии и народу России, чтобы победить в этой нелегкой битве. Во время войны цесаревичу открылось многое, чего раньше он не мог видеть и знать. В своих письмах жене он резко критиковал Главный штаб армии и его главнокомандующего великого князя Николая Николаевича (старшего) — «дядю Низи». Он считал, что затяжной характер войны объясняется неумением решать важнейшие и сложнейшие задачи при проведении военных операций. «Начало войны было столь блестяще, а теперь от одного несчастного дела под Плевной все так изменилось, и положительно ничего мы не можем сделать. Но я твердо уверен, что Господь поможет нам и не допустит неправде и лжи восторжествовать над правым и честным делом, за которое взялся Государь и с ним вся Россия. Это был бы слишком тяжелый удар по православному христианству и на долгое время, если не совсем, уничтожил бы весь славянский мир».

Особенно возмущала Александра Александровича плохая организация снабжения армии: «Интендантская часть отвратительная, и ничего не делается, чтобы поправить ее. Воровство и мошенничество страшное, и казну обкрадывают в огромных размерах…»

Скорбь в связи с тяжелыми потерями под Плевной, осознание бесполезной гибели тысяч русских солдат чувствуются во всех письмах цесаревича жене. Так, 5 сентября 1877 года он замечает: «…Невыносимо грустно и тяжело то, что мы опять потеряли такую массу людей, дорогой русской крови пролилось снова на этой ужасной турецкой земле!..» В письме от 6 сентября: «…До сих пор брали все прямо на штурм; от этого и была у нас эта страшная потеря, дошедшая за последнее время до ужасной цифры 16 000 человек убитыми и ранеными, а одних офицеров выбыло под Плевной до 300 человек». «Вернувшись, я нашла твою депешу, которую уже два дня ждала с большим нетерпением, — писала в ответном письме цесаревна 4 сентября. — Какие же огромные цифры понесенных нами жертв под Плевно. И все это опять напрасно! Как тяжело это осознавать, я плачу от отчаяния. Почему же не дождались подкрепления, а пожертвовали нашими мужественными и дорогими солдатами!»

11 сентября цесаревич просит жену: «Если ты хочешь мне сделать огромное удовольствие и если тебе это не слишком тяжело, не езди в театры, пока эта тяжкая кампания благополучно не кончится. Я уверен, что и Мама́ разделит мой взгляд и все найдут это приличным и более достойным для моей жены. Прости меня, что это пишу тебе, потому что уверен, что ты и без того этого не делала бы и что тебе и самой казалось это неприличным. Так ли это, или я ошибаюсь?..»

Находясь в Санкт-Петербурге, Мария Федоровна активно занималась делами Красного Креста. Она, как и императрица Мария Александровна, на протяжении всей дальнейшей жизни уделяла этому вопросу огромное внимание. «Теперь я вынуждена тебя оставить, — писала она мужу 3 июня 1877 года, — так как я должна принять одиннадцать сестер милосердия Святого Георгия, которые уезжают сегодня с санитарным поездом, носящим мое имя». «Вчера я ходила с Эжени на склад, где м-ль Радден в залах 8-го морского экипажа совершенно блестяще занимается активной благотворительной деятельностью, — писала цесаревна мужу 17 апреля 1877 года. — Приятно видеть, с каким интересом, старанием и усердием все работают. Эта нескончаемая работа людей разных профессий, приносящих различного рода дары на наши склады. Дамы занимаются кройкой и шитьем белья для раненых… Большое количество людей предлагают свои услуги».

24 апреля 1878 года указом Александра II Мария Федоровна была награждена знаком отличия Красного Креста первой степени за попечительство о раненых и больных воинах. В письме от 4 ноября 1877 года из болгарского села Брестовец цесаревич писал жене: «Вчера в 11 часов утра получил посланные тобой вещи для офицеров и солдат… Если будешь еще присылать, то, пожалуйста, побольше табаку и именно махорки; это главное удовольствие бедных солдат, и даже более удовольствие им делает махорка, чем чай, который они получают иногда от казны, а табак никогда… Одеяла, чулки, колпаки и проч. — все это хорошие вещи и нужны. Папиросы для офицеров тоже нужны, здесь трудно достать и дороги…»

«Вчера утром в 11 часов я ходила с Евгенией в Георгиевское общество смотреть, как дамы готовятся ухаживать за ранеными, в частности обучаются их перевязывать, — писала Мария Федоровна мужу 14 апреля 1877 года. — Между прочим я познакомилась с бедной вдовой офицера Преображенского полка (Ракосовского), который лишил себя жизни в прошлом году. Ей так хотелось привыкнуть к уходу за ранеными, но до сего момента она не могла видеть раны. Теперь же она преодолела это и прекрасно перевязывала всю ногу одному старому крестьянину, я при этом присутствовала. Бедняжка произвела на меня такое грустное впечатление…»

В те дни цесаревич осознал ту колоссальную ответственность, которая лежала на плечах монарха как главы государства. Он глубоко сочувствовал своему отцу, понимая, какой непомерный груз лежал на нем в то время. «Боже, — восклицает он, — как должен страдать бедный Папа́, когда мы все, неответственные люди перед Россиею и Господом, мы все морально страдаем за эти последние дни страшного испытания. Бог знает, последние ли это испытания? Что будет потом, что еще предстоит нам испытать, не будут ли еще сильнейшие испытания нам всем и дорогой Родине? Боже, не оставь нас, грешных и недостойных рабов Твоих! Уж мы ли не усердно молимся Ему и уповаем на Него, да будет, Боже, святая воля Твоя. Аминь!»

«Я только что пришла из церкви, где я горячо молилась Господу Богу за твое спасение, мой Ангел, и за всю нашу дорогую доблестную армию, — писала из Гапсалы Мария Федоровна цесаревичу Александру Александровичу 21 августа 1877 года. — Да соблаговолит Господь Бог тебя охранять и повсюду тебя вести! Да благословит Он наше оружие! В Нем наша вера, в Нем вся моя надежда, я повторяю вместе с тобой, что Его Святая воля претворилась в жизнь! Очень тяжело и трудно переносить переживаемое нами время, и мне необходима помощь доброго Господа Бога, чтобы временами не впадать в отчаяние. Все более и более непереносимым становится для меня жить вдали от тебя, в разлуке».

Духовное родство. Встреча с писателями

После окончания Русско-турецкой войны и возвращения цесаревича в Санкт-Петербург семья часто проводила летние месяцы в Петергофе, на южном берегу Финского залива. Прекрасный живописный садово-парковый ансамбль в английском стиле славился своими фонтанами, которые по приказу Екатерины II спроектировал архитектор Камерон. Как вспоминала великая княгиня Ольга Александровна, царские дети очень любили бывать в Петергофе: так как огромный парк был открыт и доступен публике, здесь всегда было много народу.

Дворцово-парковый ансамбль Александрия, созданный в Петергофе во второй четверти XIX века, был расположен восточнее Нижнего парка и занимал площадь 115 гектаров. В 1825 году император Александр I передал этот участок младшему брату — великому князю Николаю Павловичу. Николай I распорядился построить здесь на территории бывшего Охотничьего парка маленький дворец и подарил его своей супруге — императрице Александре Федоровне. В ее честь парк назвали Александрия. Александрия создавалась при участии архитекторов А. А. Менеласа, И. И. Шарлеманя, А. И. Штакеншнейдера, Э. Гана, П. И. Эрлера.