Книга Кузина Филлис. Парижская мода в Крэнфорде - Элизабет Гаскелл

Настала суббота. Отправиться на ферму я смог лишь поздним вечером. Уже ударили заморозки, в чистом небе ярко горели звёзды, а под ногами у меня похрустывал иней. Вероятно, прежде чем я вошёл в дом, его обитатели услыхали мои шаги. В столовой все были заняты своими привычными делами. Когда я появился на пороге, Филлис устремила приветливый взгляд туда, где мог бы стоять мой спутник, но уже через миг возвратилась к своей работе, молча потупив разочарованный взгляд.

– А где же мистер Холдсворт? – спросила миссис Хольман спустя минуту или две. – В прошлый раз я заметила, что он кашлял. Надеюсь, его лихорадка к нему не вернулась?

Чувствуя себя гонцом, принесшим дурную весть, и решив обойтись без предисловий, я неловко усмехнулся:

– О нет! Его здоровье совершенно поправилось. Настолько, что он отбыл в Канаду.

Произнося эти слова, я нарочно не глядел на свою кузину.

– В Канаду?! – воскликнул пастор.

– Уехал?! – воскликнула его жена.

Филлис не проронила ни звука.

– Да, – ответил я. – В тот день, когда мы у вас были, нам на квартиру доставили запоздалое письмо. Холдсворту пришлось срочно выехать в Лондон, где с ним желали обсудить план строительства железной дороги в Канаде. Сегодня он отплыл. Он очень сожалеет, что не смог с вами проститься. После получения того письма он принужден был покинуть город в течение двух часов и просил меня от его имени выразить вам глубочайшую признательность за вашу доброту. Он хотел прийти и поблагодарить вас сам, но, увы, не смог.

Филлис поднялась и бесшумно покинула комнату.

– Очень жаль, – сказал мистер Хольман.

– Ах, и мне! – вздохнула пасторша. – Я привязалась к этому молодому человеку с тех самых пор, как в июне месяце ухаживала за ним после болезни.

Пастор принялся расспрашивать меня о дальнейших планах моего друга и даже достал большой старинный атлас, чтоб отыскать те города, между которыми должна была протянуться дорога. Вскоре часы на лестнице пробили восемь: пришло время ужина, который на Хоуп-Фарм всегда подавали без опоздания. Филлис возвратилась в столовую. Лицо моей кузины было бескровно и неподвижно, а сухие глаза избегали на меня смотреть, поскольку в то мгновение, когда она вошла, я позволил себе бросить на неё любопытно-сочувственный взгляд, тем самым, очевидно, оскорбив девичью честь. За ужином Филлис понуждала себя говорить, но ни слова не сказала о моём друге и ни разу о нём не спросила.

Весь следующий день она была неизменно бледна, как после тяжёлого потрясения, и уклонялась от разговоров со мною, хоть в остальном тщилась держать себя по-прежнему. Несколько раз я повторил в её присутствии дружеские слова, сказанные Холдсвортом о Хоуп-Фарм, но она их словно бы не слышала. В таком расположении духа я и покинул свою кузину воскресным вечером.

Мой новый патрон оказался куда строже прежнего и бдительно следил за тем, чтобы я не отлучался со службы раньше положенного срока. Поэтому прошло немало времени, прежде чем я снова смог навестить своих друзей.

Стоял холодный туманный ноябрь. Воздух в столовой пасторского дома казался тяжёлым и влажным, и даже потрескивание огромного полена в камине не сообщало комнате прежнего уюта. Миссис Хольман и Филлис молча сидели у огня со своею работой. Пастор разложил на буфете книги и сосредоточенно читал при одинокой свече. Общая боязнь помешать его занятиям, очевидно, объясняла воцарившуюся в доме необычайную тишину. Так или иначе, моё появление не было встречено равнодушно: всё семейство приветствовало меня тепло, хотя и без аффектации, в своей обыкновенной спокойной манере. Мой промокший плащ унесли сушиться, Бетти поторопили с ужином, а мне самому было предложено кресло у камина, откуда я прекрасно мог видеть всё, что делалось в комнате. Взгляд мой незамедлительно упал на Филлис, бледную и изнурённую. В голосе её слышалась боль, и, привычно хлопоча по хозяйству, она как будто уже не была прежней. Мне трудно объяснить, в чём заключалась произошедшая с ней перемена: двигалась она, пожалуй, всё так же проворно, однако без обычной своей живости и лёгкости. Миссис Хольман принялась осыпать меня вопросами, и даже пастор, отложив книги, стал у камина, чтобы послушать, какие вести я принёс из города. Прежде всего мне пришлось объяснить, почему я так долго (более пяти недель) не появлялся на Хоуп-Фарм. Ответ был прост: я усердно трудился, неукоснительно выполняя распоряжения нового своего начальника, который оказался не склонен давать подчинённым свободу.

– Верно, Пол, – сказал мистер Хольман, одобрительно кивнув. – «Рабы, во всём повинуйтесь господам вашим по плоти…»[16] Признаться, я боялся, что при Эдварде Холдсворте вам жилось излишне вольно.

– Ах! – откликнулась пасторша. – Бедный мистер Холдсворт! Должно быть, он плывёт сейчас по солёному морю.

– Нет, – возразил я, – он уже высадился на берег и прислал мне письмо из Галифакса.

Едва я это сказал, на меня посыпался новый дождь вопросов. Когда судно причалило? Каким было плаванье? Хорошо ли Холдсворт его перенёс? Что он теперь делает? И далее в таком духе.

– Мы часто думали о нём, Пол, когда дул сильный ветер. В понедельник, на прошлой неделе, ураган сломал наше старое айвовое дерево (то, что стояло справа от большой груши). И когда оно упало, я попросила мистера Хольмана особо помянуть в молитве всех, кто путешествует на кораблях по глубокой воде. Он сказал, что мистер Холдсворт, вероятно, уже на берегу, но я сказала, что даже если это и так, то пусть наша молитва поможет кому-нибудь другому, кому грозит опасность. Мы с Филлис обе полагали, что мистер Холдсворт пробудет в море не менее месяца.

В эту минуту моя кузина заговорила. Голос её не сразу ей подчинился и показался мне выше обыкновенного:

– Мы думали, плаванье продлится месяц или больше, если корабль будет парусным. Но мистер Холдсворт, по-видимому, сел на пароход?

– Старый Обадайя Гримшоу плыл в Америку целых шесть недель, – заметила миссис Хольман.

– Мистер Холдсворт, полагаю, ещё не составил мнения о новой своей работе? – спросил пастор.

– Нет, он ведь едва успел сойти на берег. Письмо, которое он прислал, довольно коротко. Если позволите, я прочту его вслух: «Дорогой Пол! После не самого приятного путешествия я наконец-то вновь ступил на твёрдую землю. Пишу вам, поскольку знаю, что весть эта вас обрадует. Скоро поведаю обо всём пространнее, но теперь вынужден поторопиться, чтобы успеть отправить письмо с обратным рейсом. Кажется, будто я не был в Хорнби уже сто лет, а на Хоуп-Фарм и того долее. Букетик при мне. Кланяйтесь от меня Хольманам. Ваш Э. X.».

– Письмо и вправду недлинное, – молвил пастор. – И всё же утешительно знать, что бури последних дней не застали мистера Холдсворта в открытом море.

Филлис ничего больше не сказала и не подняла головы от своей работы, однако сомневаюсь, чтобы она сделала хоть один стежок, пока я читал послание своего друга. Мне захотелось узнать, угадала ли она, о каком букетике он говорил, но определить это с точностью было нельзя. Когда Филлис наконец подняла лицо, я увидел на её щеках, ещё недавно совершенно бледных, два алых пятнышка.