Книга Что видно и чего не видно - Фредерик Бастиа

Робинзон. Скажи лучше, что эти часы будут отняты от нашей производственной деятельности. В том-то именно и будет состоять наша потеря! Труд – богатство, и если мы потеряем четвертую часть нашего времени, то мы сделаемся на четверть беднее.

Пятница. Друг мой, ты ужасно ошибаешься. Та же дичь, те же овощи и, сверх того, три свободных часа времени; одно из двух: или это успех, или успеха вовсе не существует на свете.

Робинзон. Общие рассуждения! Что станем мы делать с этими 3 часами?

Пятница. Мы займемся чем-то еще.

Робинзон. А! Вот я и поймал тебя. Ты не можешь сказать ничего конкретного. Чем-то еще, чем-то еще!.. Это легко сказать.

Пятница. Мы станем ловить рыбу, хорошенько обустроим нашу хижину, будем читать Библию.

Робинзон. Утопия! Кто знает, что из этого мы станем делать, и вообще, будем ли мы делать хоть что-то из этого списка?

Пятница. Если все наши нужды будут удовлетворены, то мы будем отдыхать. Разве отдых ничего не значит для человека?

Робинзон. Но кто отдыхает, тот и голодает.

Пятница. Ты опять не понял меня. Я говорю о таком отдыхе, при котором мы будем добывать себе дичи и овощей нисколько не меньше. Ты забываешь, что посредством нашей торговли с иноземцем мы, трудясь по 9 часов, будем получать столько же продуктов, сколько получаем их теперь, трудясь по 12 часов.

Робинзон. Видно, что ты воспитывался не в Европе. Ты, верно, никогда не читал Промышленного Вестника Там нашел бы ты следующее: «Сбереженное нами время есть для нас чистая потеря. Главная забота человека должна состоять не в том, чтобы иметь пищу, а в том, чтобы иметь работу. Все, что мы потребляем, если это не является прямым продуктом нашего собственного труда, не имеет никакого значения. Если ты желаешь знать, богат ли ты, то измеряй не степень своего удовлетворения, а степень своего напряжения». Вот чему бы научил тебя Промышленный Вестник. Что касается меня, то я не теоретик и вижу одно – мы потеряем все, что имеем от охоты.

Пятница. Какое странное извращение понятий! Но….

Робинзон. Пожалуйста без «но». Впрочем, есть и политические причины, побуждающие отвергнуть своекорыстные предложения коварного иноземца.

Пятница. Политические причины?

Робинзон. Да. Во-первых, он делает нам эти предложения только потому, что они выгодны для него.

Пятница. Тем лучше, потому что они выгодны и для нас.

Робинзон. Потом, при этом обмене мы поставим себя в зависимость от него.

Пятница. А он поставит себя в зависимость от нас. Мы нуждаемся в его дичи, он – в наших овощах, и мы будем жить в добром согласии.

Робинзон. Это все абстрактные системы! Хочешь, я тебе приведу неопровержимое возражение.

Пятница. Ну, посмотрим, говори.

Робинзон. Положим, что иноземец научится огородничеству, а его остров окажется плодороднее нашего. Предвидишь ли ты, какие могут возникнуть отсюда последствия?

Пятница. Да, наши отношения с иностранцем прекратятся. Он перестанет брать у нас овощи, потому что добывать их дома будет ему стоить меньшего труда. Он не будет привозить нам дичь, потому что нам нечего будет дать ему в обмен за нее, и тогда мы возвратимся к тому самому положению, в котором ты желаешь оставаться теперь.

Робинзон. Недальновидный дикарь! Ты не можешь понять того, что, завалив нас дичью и уничтожив тем самым нашу охоту, он затем уничтожит и наше огородничество, наводнив остров овощами.

Пятница. Но он будет давать нам эти продукты, только пока мы будем давать ему что-то другое, т. е. до тех пор пока мы будем считать, что производить что-то другое означает экономию труда для нас.

Робинзон. Что-то другое, что-то другое! Ты все приходишь к одному и тому же. Ты витаешь в облаках, друг мой, в твоих рассуждениях нет ничего практического.

Спор еще долго продолжался, и каждый из противников по окончании его остался, как это часто бывает, при своем убеждении. Однако Робинзон имел сильное влияние на Пятницу, мнение его одержало верх, и когда иностранец явился за ответом, Робинзон сказал ему:

– Иностранец, чтобы принять твое предложение, нам необходимо вполне убедиться в двух вещах.

Во-первых, в том, что твой остров изобилует дичью не более нашего; потому что мы хотим бороться только на равных условиях.

Во-вторых, что ты будешь в убытке от этой сделки. Ведь ты, конечно, знаешь, что при каждом обмене одна сторона непременно выигрывает, а другая проигрывает; поэтому нам и не хотелось бы оставаться в убытке. Что ты на это скажешь?

«Ничего», – отвечал иностранец. И, разразившись смехом, ушел к своей лодке.

– Рассказ был бы недурен, если бы Робинзон не был представлен настолько нелепым.

– Он здесь нелеп не более, чем комитет на улице Готвиль.

– О, это совсем иное дело. Здесь вы брали в пример одного человека или, что то же, двух людей, живущих вместе. Состав же нашего общества не таков; разделение труда, вмешательство купцов и денег значительно усложняют картину.

– Это действительно усложняет торговые сделки, но не изменяет их сущности.

– Как! Вы сравниваете современную торговлю с простым обменом?

– Торговля – это не что иное, как обмен в большом масштабе; сущность обмена тождественна с сущностью торговли, точно так же как малый труд одинаков, по своему существу, с большим; как сила тяжести, влекущая атом, одинакова по своей природе с силой, приводящей в движение механизм мироздания.

– Итак, по вашему мнению, эти суждения, столь ложные в устах Робинзона, не менее ложны и в устах протекционистов?

– Да; только в последнем случае заблуждение скрывается за сложностью побочных обстоятельств.

– Хорошо! Так приведите же мне пример из действительной жизни.

– Слушайте: во Франции, по требованиям климата и обычаев, сукно – предмет полезный. Но что для нас важнее: изготавливать ли сукно или его иметь?

– Вот прекрасный вопрос. Чтобы иметь сукно, надо и изготавливать его.

– Не обязательно. Несомненно, чтобы иметь сукно, необходимо, чтобы кто-нибудь его изготавливал. Но не обязательно, чтобы человек или страна, его потребляющие, были бы вместе с тем и его производителями. Ведь вы не делали же сами сукна, платье из которого так хорошо на вас сидит; Франция не выращивает сама тот кофе, который пьют ее жители.

– Но я купил себе сукно, а Франция – кофе.

– Совершенно верно, но как вы его купили?

– На золото.

– Но ведь ни вы, ни Франция не добываете золота?