Книга Голос одиночества - Ян-Филипп Зендкер

До сих пор эти мысли словно дремали в ее душе, а сейчас поднялись, чтобы ее мучить. Что было между матерью и Да Луном такого, о чем Кристина не знала? Сейчас самое время спросить об этом. Без всякой надежды, впрочем, получить ответ. Или нет, сначала она переговорит об этом с матерью.

Пол нарушил молчание, переведя разговор на музыку, которая продолжала звучать на заднем плане. Кристину это не интересовало, но голос Пола подействовал на нее успокаивающе. «Это Моцарт, соната для скрипки», – отвечал Да Лун. Он считал, что эта вещь очень нравится его жене, и пусть врачи говорят что хотят. Пол похвалил исполнение Инь‑Инь. Беседа перешла на скрипичные концерты Брамса, на Баха и Мендельсона. Кристине эти имена ни о чем не говорили, Пол же, в свою очередь, ничего не знал о китайских композиторах. Тут Да Лун поднялся, достал свою губную гармонику и заиграл что‑то, прикрыв глаза и покачиваясь в такт мелодии. Когда он закончил, Пол зааплодировал. И тут Да Лун и Инь‑Инь впервые рассмеялись. Кристина – нет. Она ведь совсем не понимала по‑мандарински, а утруждать Пола ради нескольких пустых слов не хотела. Мысли ускользали от нее, как бывает за мгновение до сна. Словно непроницаемая стена вдруг отделила ее от этих людей, с которыми она сидела за одним столом. Кристине не терпелось вернуться в отель, она считала минуты до приезда такси.

Только в машине она заметила, как измотали ее последние часы. Голова болела. Плечи словно налились свинцом, так что робкие попытки Пола снять напряжение при помощи массажа причинили боль. Она ждала, что он хоть что‑нибудь скажет, задаст пару вопросов, которые помогут навести порядок в мыслях. Но Пол молчал.

Спустя несколько минут они выехали на окраину города Иу и дальше продвигались с черепашьей скоростью: дорога оказалась запружена грузовиками. В обоих направлениях выстроились бесконечные караваны огромных разноцветных фур.

– С миру по нитке, – услышала Кристина над ухом голос Пола.

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем речь. Умение разрядить самую напряженную обстановку – вот что она ценила в нем больше всего.

– С миру по нитке… – задумчиво повторила Кристина. – А я не знаю, что и думать.

– А я и не хочу знать.

– О чем? – не поняла Кристина.

– Что тебе думать.

– Ах, Пол… – вздохнула она.

– Как ты?

Кристина прикрыла глаза. Она не знала, что ответить. До встречи с Полом никто не интересовался тем, как она себя чувствует, и она полагала, что подобные вопросы люди задают друг другу от нечего делать. Тому, у кого туристическое бюро, престарелая мать на руках и кто вечером в изнеможении засыпает перед включенным телевизором, эта глупая рефлексия ни к чему. Но Пол, похоже, придерживался на этот счет другого мнения и не удовлетворился бы пустой отговоркой.

– Как я себя чувствую? – повторила она. – Меня как будто чем‑то оглушили, понимаешь?

Пол кивнул.

Кристина вспомнила Минь Фан, и по спине снова пробежал неприятный холодок.

– Мерзнешь?

– Нет. Все думаю о его жене… Жуть! Похоже, ей уже ничем не поможешь. Ты согласен?

– Да, но я хорошо понимаю твоего брата. Любящее сердце никогда не сдается, здесь он прав.

Кристина подумала было возразить, но промолчала.

– Мне он понравился, – сказал Пол. – А тебе?

Кристина ответила не сразу:

– Не знаю… Во всяком случае, мне его жалко. Иногда мне кажется, что это ты ездил навещать старого друга, а я тебя сопровождала, не наоборот.

– Почему? – Пол как будто удивился.

– Он почти не смотрел на меня, разве ты этого не заметил?

– Все правильно. Но так бывает часто, когда люди разговаривают через переводчика.

– Не могу припомнить, чтобы он о чем‑нибудь вообще меня спрашивал. А ты?

– Нет.

– Он даже не поинтересовался, как живет мама.

– У него сейчас другие заботы.

– Это так, тем не менее он совершенно мне чужой. Не могу сказать, что сегодня я снова обрела брата… Это очень плохо, да?

Пол наклонился к ней и улыбнулся:

– Что ты хочешь от меня услышать?

– Что это совсем не плохо. Чтобы успокоить совесть.

– Разве она тебя так мучает?

– Немного, – призналась Кристина.

Пол кивнул:

– Так было бы и со мной на твоем месте.

– Почему? – встрепенулась Кристина. – Разве я в чем‑то виновата?

– Нет, конечно нет. Но, видишь ли, у нашей совести своя логика. Ей нет дела до объективных причин. Твоя мать сбежала в Гонконг с тобой, а не с ним. Ни у кого из вас не было выбора. С тобой жизнь обошлась милосерднее. И в этом нет ни твоей, ни его вины.

– Тогда что?

Пол пожал плечами:

– Судьба, наверное… Думаешь, твоя мать действительно искала его?

– Не думаю. По крайней мере, мне она ничего об этом не говорила.

– Странно, ты не находишь?

– Да, очень.

– Что же удерживало ее от этого? – (Ответа на этот вопрос у Кристины не было.) – Неужели ты никогда ее не спрашивала?

– Нет.

– Почему?

– Ни малейшего понятия. Мы никогда не говорили ни об отце, ни о брате. Я еще в самолете пыталась объяснить тебе, что китайцы не задают так много вопросов. Но я полагала, что мать и сама рассказала бы мне, если бы хоть что‑то знала.

Кристине сделалось не по себе. Словно вместе с матерью она участвовала в каком‑то некрасивом деле. Но в каком – этого Кристина сказать не могла.

Ровно через сорок пять минут такси остановилось возле отеля «Великая империя» – гордости города, если верить Инь‑Инь. На въезде теснились «мерседесы» и «ауди‑лимузины». У подъезда припарковался эксклюзивный «гелендваген». Услужливый портье принял у них чемоданы, двое юношей придерживали двери, пропуская новых постояльцев. В холле первым делом бросилась в глаза роскошная люстра, каких Кристине не приходилось видеть даже в Гонконге. В мраморном полу под толстым стеклом мерцало восемь золотых плиток.

Однако за порогом холла обстановка сразу изменилась. Кристина и Пол будто оказались за кулисами театра. Ковер на полу был потерт, местами усеян окурками и замызган пятнами от спиртного. Несвежие обои кое‑где отходили от стен.

В номере в нос ударил запах моющих средств. Заметив пятна на покрывале, Кристина откинула его в сторону, усомнившись в чистоте простыни.

– Это всего лишь на одну ночь, – успокоил Пол.

Она раздвинула шторы. Снаружи оконные стекла запорошила серая пыль. Сквозь нее открывался вид на город – унылые здания вперемежку с фабричными трубами, из которых поднимался густой черный дым. Кристина снова задернула шторы.