Книга Сержант и капитан - Иван Коновалов

Поручик Алексеев, выпускник Михайловского артиллерийского училища, знал свое дело от и до и прекрасно понимал, как бить с закрытых позиций. Ориентируясь на указания влезшего на дерево наблюдателя, он бил на звук мотора. И бил точно. Броневики отошли.

Я отослал солдата с просьбой прекратить огонь. До деревушки, куда ушли броневики, было рукой подать. Их надо было добить.

Мы ворвались в селение, где, как мне показалось, не было никаких жителей. Со мной взвод прапорщика Семенова. Правее, за соседним домом, маячил неутомимый Лавочкин. Он пытался что-то показать знаками. Прижал два кулака к лицу и изобразил яростную стрельбу из пулемета. Я понял — за соседним домом красные броневики. Осторожно выглянул из-за угла. На грязной, покрытой воронками главной улице стоял броневик, я успел рассмотреть его название — «Борец за свободу всего мирового пролетариата товарищ Троцкий» — и стрелял вдоль улицы в ту сторону, где должна была быть рота Семенюшкина. Сзади накапливалась пехота. Снова будут контратаковать. Мы оказались несколько с боку. А в броневике, похоже, не было бокового наблюдателя. Они не могли нас видеть. Прижавшись к бревенчатой стене, я приказал:

— Всем заткнуться и вести себя прилично, вперед не рвать. Там броневик. Гранаты к бою.

Вдруг один за другим ударили два взрыва. Я снова выглянул из-за угла и не поверил своим глазам. Бабков и еще трое добровольцев подобрались по канаве к броневику как можно ближе и бросают в него гранаты. Водитель в панике дал задний ход, сломал забор и угодил задними колесами в какую-то яму. Наверное, хозяин погреб копал или колодец, да война помешала закончить, собственно говоря, это не важно. Важно то, что «Товарищ Троцкий» сел в эту ловушку намертво. Мотор броневика рычал отчаянно. Машина делала рывок за рывком, но не могла сдвинуться с места. Бесполезные теперь пулеметы смотрели в серое, затянутое тучами небо. Бабков встал во весь рост и метнул еще две гранаты.

Красноармейцы бросились было на помощь. Попытались выбраться из-за хат, но без особого желания. Это было видно. Но мы тут же открыли шквальный огонь. Они отошли.

Экипаж понял, что все кончено. Боковая дверца броневика открылась, и из железных внутренностей вывалился бритый здоровенный детина в кожаной куртке. Куртка его была вся в крови. Он замахал куском белой материи, перемазанной машинным маслом и кровью, крича:

— Не стреляйте, сдаемся! Сдаемся мы!

Он полез назад в броневик и вытащил за ноги своего раненого товарища. Бабков с добровольцами, пригибаясь, перебежали к машине. Я тоже бросился к ним. Красный здоровяк поднял вверх одну руку, второй он поддерживал раненого. И вдруг, когда добровольцы добежали до машины, он выхватил из-под куртки револьвер. Выстрел. Рядовой Птицын упал. Совсем молодой парнишка, недоучившийся гимназист. Бабков тут же вскинул винтовку и на бегу выстрелил в ответ. Красный упал на спину. Раненый упал на него. Бабков подбежал, перезарядил трехлинейку и вторым выстрелом разнес раненому голову. Я подбежал с криком:

— Отставить! Что ж ты делаешь, сволочь, научился в Красной армии раненых добивать!

Его лицо было белее только что отштукатуренной стены.

— Испугался я, ваше благородие, сильно испугался. Чуть в штаны не наделал. Не думал я, что комиссар стрелять начнет. Вот с испугу я их обоих и прибил. У второго тоже мог револьвер оказаться.

— Хорошо. Убедил. — Я успокоился и ободряюще похлопал его плечу, — Ничего, дружок. Будем считать, что ты не виноват. Тем более, что вел ты себя героически. За красных так же воевал?

— Всяко бывало. — Он посмотрел на меня с откровенной ненавистью.

— Молодец, что не соврал. Так, броневик обыскать и вытащить из ямы.

Бабков козырнул и побежал исполнять приказание. Деревня была нашей. Стрельба прекратилась полностью.

Когда рота собралась вся, приказал построиться и перед строем объявил благодарность рядовым Семену Бабкову, Петру Носову и Алексею Птицыну за захват вражеского боевика. Птицыну посмертно. Меньше месяца провоевал мальчишка. Бабков как-то странно отреагировал. Его передернуло, будто ему не благодарность объявили, а приговор зачитали. Списал такое поведение на убийство раненого красноармейца.

Подошла 11-я рота. Поручик Семенюшкин горячо поздравил с захватом броневика, но заметил, что получен приказ отходить назад. Фланги оголены, как обычно. Нас легко могут отрезать. Боже, до чего надоели эти качели.

Я ответил, что моя рота отойдет после того, как будет отбуксирована захваченная добыча. Семенюшкин пообещал прислать конскую упряжку от артиллеристов.

Пока мы говорили, солдаты вручную вытолкнули машину из ямы. Перед этим они ее обыскали. Вытащили мертвого пулеметчика и положили к остальным. Ничего особенного не нашли. Ни карт, ни документов. На трупах нашли бумаги, из которых стало ясно, что весь экипаж состоял из моряков. Крепкий мужественный народ. Отличные, абсолютно непримиримые бойцы.

Вездесущий Лавочкин вытащил из броневика двадцать не расстрелянных пулеметных лент и десяток гранат. Вот это, действительно, настоящая добыча.

Примерно час мы ждали артиллерийскую упряжку. Рота заняла позиции на окраине деревушки на всякий случай. Но красные не подавали никаких признаков активности. Неожиданная тишина накрыла нас. Медленно падал снег. Крупные новогодние хлопья. Ни ветерка, ни звука. Мне показалось, что время остановилось.

Приехали артиллеристы, подцепили броневик и потащили в тыл. Поручик Алексеев уселся верхом на башню и отсалютовал нам, проезжая мимо, сохраняя при этом каменное спокойствие.

Построив роту в походную колонну, я двинулся следом. Тишина, мягкий пушистый снег, засыпающий устало бредущую роту и полураздетые трупы красных бойцов, разбросанные повсюду, абсолютно мертвая деревня. Все это я уже видел много раз, но никогда так отчаянно не хотелось застрелиться. Именно сегодня, шагая в голове колонны из только что лихо захваченной деревушки на основные позиции, я понял всю тщетность наших усилий. Завтра я опять с боем возьму эту точку, которой нет ни на одной карте, и завтра же опять отдам ее без боя. Я гоню от себя мысль о нашем поражении, но она преследует меня все неотступнее. Мы измотались, выдохлись и, что хуже всего, не понимаем, в чем смысл этой бесконечной череды наступлений и отступлений последних дней. Уверен, многие думают так же, но вслух еще не говорят. Если офицеры начнут обсуждать действия командования, тогда конец дисциплине и конец всему вообще.

Вернулись в расположение, выставили охранение. Солдаты разошлись по хатам отдыхать. Меня ждала неприятная новость от комбата Павлова. Через час я собрал всех офицеров роты — командиров взводов и начальника пулеметной команды, поблагодарил за великолепно проведенную атаку и объявил им, что отныне наш батальон будет действовать вразбивку вместе с корниловскими ротами.

Это произошло потому, что после нашей неудачи под Кромами полковник Наумов был отстранен от командования Третьим генерала Маркова полком командиром нашего сводного отряда полковником Пешней. В этот сводный отряд входят наш полк, Черноморский конный полк, корниловские части. Временно командование принял поручик-корниловец Левитов Михаил Николаевич, правая рука Пешни, до недавнего времени командир первого батальона 2-го полка Корниловской дивизии. Герой орловского штурма.