Книга Орли, сын Орлика - Тимур Литовченко

– Ну так и что с того!

И настолько легкомысленно-непринужденным тоном было это произнесено, что Григорий вновь не удержался от придирчивого взгляда на спутницу.

– Но как вы, мадемуазель, можете… При живой и здоровой королеве!..

– Впрочем, есть еще и другая возможность.

– То есть?

– То есть, возможно, я стану всемогущей фавориткой его королевского величества Луи XV. Хотя и не королевой, но тоже, согласитесь, неплохо. Я и в этом случае не забуду о вашем сегодняшнем подвиге. Если когда-либо будете нуждаться в моей помощи, можете рассчитывать на мою благосклонность, любезный шевалье.

Григорий долго думал, прежде чем нарушить молчание:

– Откуда вы обо всем этом узнали, мадемуазель?

– Мне об этом гадалка рассказала.

– То есть?!

– Гадалка. Мадам Фелиция.

– То есть?!

– То есть лично мне мадам Фелиция наворожила пылкую, страстную и безраздельную любовь его королевского величества Луи XV. А это означает, что я непременно стану королевой Франции. Или, в крайнем случае, любимой фавориткой его величества. Тоже неплохо, согласитесь…

– Вы уверены, что гадалка сказала вам правду?

– Она хорошо гадает всем, кто ее об этом попросит. Если желаете, вам она также предскажет судьбу. Так что же?..

Сказать, что Григорий был сбит с толку услышанным – не сказать почти ничего. Он окончательно перестал понимать этот чудной, самый загадочный во всей Европе город. И хотя разнообразные замечания, от пристойно-вежливого до колко-язвительного, так и вертелись на языке, гетманыч промолчал. Поскольку перед его глазами вдруг восстал оттопыренный указательный палец, а в ушах зазвенели слова: «Когда-нибудь вы станете выдающимся дипломатом…»

Не гадалкой это было сказано, да и основывалось пророчество совсем на другом. Впрочем, разве он не убедился на собственном опыте, что подобные слова иногда могут быть вещими?

Так, может, он и в самом деле ведет по парижским улочкам будущую королеву?

Или королевскую фаворитку…

Да, Господь Бог иногда разыгрывает с людьми весьма любопытные интермедии.

И где бы еще сыграть с гетманычем Григорием Орликом миниатюру «Спасение французской королевы», как не в загадочном городе Париже в конце января 1730 года от Рождества Христового!..

– Скажите, пожалуйста, а кто еще верит в это пророчество? – в конце концов поинтересовался Григорий.

– Как это – кто?! Конечно, все! И прежде всего я сама. Поэтому и захотела одним-единственным прикосновением исцелить жену калеки, как он меня попросил, – вот тогда бы в пророчество мадам Фелиции поверил бы даже такой скептик, как вы.

– Но кроме меня, не сомневается более никто?

– Конечно же!

– А кто же все они – те «другие», кто верит пророчеству?

– И моя добрая матушка, и мой покровитель.

– Кто ваш покровитель?

– Его светлость маркиз Норман де Турнем. Вы знакомы?

– Я в Париже не слишком долго, потому не имею чести…

– Желаете познакомиться?

Они остановились посреди улицы. «В самом деле, почему бы и нет?» – подумал Григорий, а вслух сказал:

– С превеликим удовольствием!

– Ну тогда имею честь пригласить вас послезавтра на званый вечер к маркизу де Турнему. – Девочка отпустила руку Григория, отступила на шаг и церемонно поклонилась. – Его светлость устраивают прием специально в мою честь. Должны прийти персон шесть, не более. Ну и вы, любезный шевалье, тоже приходите. И его светлость маркиз, и моя матушка, и все остальные с удовольствием выразят вам благодарность и благорасположение за ваше мужество.

– А, ерунда… Я всего лишь последовал велению дворянской чести.

– Итак, до встречи, капитан Бартель?

– А мы разве уже расстаемся?

– А разве вы забыли, что я шла к вечерней мессе?

– Да, но…

– Так я пришла!

Девочка махнула рукой вправо. Григорий осмотрелся и увидел там небольшой католический собор.

– А вы не пойдете со мной, капитан?

– Нет-нет, я, знаете ли, протестант.

– А, понятно… Вы гугенот?

– Это французское слово, а не шведское. Чтобы не вдаваться в детали, можете считать – да, гугенот.

Не объяснять же этой девочке, что хотя он формально перешел в католичество, в душе до сих пор остается православным, так что не слишком охотно посещает мессы.

– Что же, шевалье, тогда ждем вас послезавтра…

Она назвала адрес, церемонно поклонилась и направилась в собор. Григорий пошел в противоположную сторону, глубоко задумавшись.

Не то чтобы юная парижанка так уж влекла его, запала в душу… Если честно, гетманыч до сих пор не оправился после того, как тринадцать лет назад Семен Пивторак навсегда увез из Стокгольма юную Софийку. До сих пор прощальные слова презрения и ненависти, в приступе отчаяния написанные старым казаком, жгли огнем душу Григория – хотя давно уже развеялись пеплом.

Но после того случая сердце Григория зачерствело, покрылось тонким, но все же крепким панцирем скепсиса. Равнодушным спокойным взглядом он взирал на девушек – потенциальных невест, зная при этом, что никогда не полюбит ни одну из них.

Тем более – никогда не вступит в брак.

Никогда, никогда в жизни!..

Да и не только незаживающие раны сердца, но и внешние препятствия мешали этому намерению. Ведь он с легкостью менял имена, становился то лейтенантом де Лазиски, то гвардии капитаном Бартелем, то кем-то еще… В общем, мог назваться как угодно, только не настоящим своим именем: Григорий Орлик, сын украинского гетмана, вождя казацкой нации Пилипа Орлика. Если же строить серьезные отношения с конкретной женщиной, если думать о браке – как тогда не познакомить свою избранницу с семьей? По крайней мере, с доброй матушкой Ганной, поскольку отец до сих пор находится под домашним арестом в Салониках…

Но ведь это же полное безрассудство! В самом деле, доверять себе самому он мог, а вот полагаться на способность гипотетической жены держать язык за зубами и никому-никому в мире не разболтать о месте пребывания членов его семьи…

А как же быть с вездесущими московитскими ищейками?!

Нет-нет, что угодно, только не это!

Но юная парижаночка…

Бедная, однако очень уверенная в своем будущем Жанна-Антуанетта Пуассон…

Бесспорно, это особый случай!

Хотя одним-единственным прикосновеньем хорошенькой ручки сердечных ран гетманыча девочка не исцелила, все же своей непосредственной верой задела Григория за живое, взбудоражила его развитое воображение.