Книга Пионеры воздушных конвоев. Малоизвестные страницы войны - Григорий Киселев

Вульфсон объяснил порядок действий при запуске двигателя. Наташа перевела. При переводе сказанного лётчик утвердительно, не перебивая, кивал головой, показывая, что ему всё понятно. Затем, он спросил про максимальное давление и про обороты двигателя на взлёте. Выслушав ответ, он задал следующий вопрос:

– Как вы поддерживаете температуру масла и температуру охлаждающей жидкости?

Вульфсон объяснил. Барышев удовлетворенно кивнул головой: все понятно.

А вот своим последним вопросом русский лётчик удивил американца. Он спросил, как обращаться с радиостанцией. В первый военный год наши многие истребители не имели средств связи. Работали руками. Для американца это казалось странным.

– Барышев обратился к Наташе:

– Переведите: «Спасибо за занятие, а теперь попрошу освободить машину».

– Как, он будет взлетать? – удивился инструктор.

– Конечно, а для чего же я здесь?

– Но ведь надо всё попробовать на земле, вместе с инструктором, и только после этого можно вылетать, но опять же – с инструктором.

– Да о чём мы говорим? – с улыбкой сказал Барышев. – Мы же с вами пилоты, оба знаем, как это делается.

Наташе трудно дался перевод этих слов. Эмоций в них было больше, чем смысла, но инструктор в общем понял о чем речь. Только рискованно же выпускать в полёт лётчика, незнакомого с особенностями новой для него машины. Но «год фронта» молодого пилота, его самоуверенность и улыбчивость послужили, наверное, аргументами для Вульфсона.

Инструктор спрыгнул с крыла, обошёл с хвоста самолёт и помог вернуться на землю девушке. Когда они отошли в сторону, Вульфсон махнул рукой, давая разрешение на запуск двигателя.

Он внимательно следил за действиями пилота, в глубине души надеясь, что тот не будет взлетать. Но инструктор ошибался. Самолёт, прогрев двигатели, вырулил на полосу, пробежался по ней и уверенно взлетел. Вульфсон с замиранием души следил за полётом, а тот, набрав высоту, сделал «правую и левую бочки», «мёртвую петлю» и, покачав крыльями, пошёл на посадку.

Когда самолёт зарулил на стоянку, улыбающийся лётчик вылез из кабины, погладил самолёт по крылу и сказал:

– Хорошая машина, послушная.

– Машина хороша, когда есть хороший лётчик, – хлопая Барышева по плечу, похвалил американец.

За чашкой чая

Назначение Бориса Васильевича Кисельникова главным инженером военной приёмки ни у кого не вызвало удивления. Его опыт работы на приёмке самолётов в Басре и уверенная организация работ на Аляске позволили с первых дней взять нужный тон и ритм при проведении проверок принимаемой техники. Будучи исключительно грамотным и опытным инженером он сумел в короткие сроки создать коллектив единомышленников, который с первых дней работы завоевал уважение как со стороны наших, так и американских специалистов.

Первые недели пребывания советских инженеров и техников на Аляске пролетели быстро в трудах и заботах. Советские специалисты принимали машины и готовили их к перегону в СССР. В один из дней начальник приёмки полковник Мачин пригласил к себе главного инженера. Борис Васильевич вошёл в кабинет и стал было докладывать по форме о прибытии.

– Здравствуй, Борис Васильевич, – поднялся навстречу Мачин, – оставь этот тон, давай с тобой посидим, попьём чайку, а заодно обсудим, что у нас получается, а что нет.

Главный инженер до прибытия на Аляску не знал Мачина, слышал о нём как грамотном и требовательном авиационном командире, да иного сюда и не назначили бы. Их встречи и в Москве, и здесь, в Фербенксе, носили чисто служебный характер и дружеский тон, с которым встретил его руководитель, несколько обескуражил Кисельникова.

Мачин присматривался к своему ближайшему помощнику. Борис Васильевич это чувствовал, но свою главную задачу видел не в том, чтобы показать себя и понравиться, а в том, чтобы добросовестно делать своё дело. Этого же он требовал от подчинённых. Работал главный инженер без оглядки на старшего начальника, и это в какой-то степени прибавляло ему авторитета. Но, тем не менее, на такой приём командира, с чаепитием, Борис Васильевич не рассчитывал.

На самом деле ничего удивительного в этом приёме не было. В авиации, как и на флоте, есть свои традиции. Здесь взаимоотношения между военнослужащими, начальниками и подчинёнными строятся на принципах, которые несколько отличаются от отношений, складывающихся в других видах и родах войск. И такая встреча была скорее закономерной, чем необычной. Мачин усадил Красильникова в кресло у журнального столика, на котором стоял небольшой попыхивающий самовар, явно неамериканского происхождения. Сев в кресло напротив, он снял салфетку, под которой оказались хлеб, ветчина, печенье, нарезанный ломтиками лимон, сахар, сливочное масло и верный спутник авиации – шоколад.

– Ну, как Борис Васильевич первые впечатления от жизни на американской земле?

– Впечатления хорошие, товарищ командир. В график приёмки укладываемся, но думаю, что после начала перегона ускоримся. Сложность в том, что приёмщики как бы не видят результата своей работы. Машины принимаются и – в отстой, а все живут тем, чтобы дать быстрее и больше самолётов фронту.

– Да, ты прав, Борис Васильевич, но надо понимать: полёты – вещь не простая в таком регионе, техника для многих совершенно не знакомая. Надо, чтобы летчики пообвыклись, чем лучше они подготовятся, тем безопаснее будут проходить перелёты. Количество же они добьют, не сомневайся, – сказал Мачин, подвигая гостю чай в резном металлическом подстаканнике. – Отбор у них был жёстким, здесь лучшие пилоты и штурманы. Многие прошли через фронт, летали на Берлин. Думаю, что они справятся.

– Да в летном составе я тоже не сомневаюсь, я – об организации… Вы, Михаил Григорьевич, – позволил себе Кисельников обратиться к командиру по имени отчеству, – вероятно, очень чай любите: и самовар, и подстаканники. Русью пахнет. Даже чай другой вкус имеет…

– Спасибо, что отметил, – усмехнулся Мачин, – чай действительно люблю и привык или, может, внушил себе: без самовара и стакана в подстаканнике не чай, а так, напиток. Как только должность стала позволять, вожу за собой.

– В нашей стране самоваром не удивишь, а здесь – диковина.

Командир щипчиками расколол кусковой рафинад, взял кусочек, обмакнул его в чай, откусил и отхлебнул из стакана.

«"Чай вприкуску" тоже особенность русского чаепития», – подумал, улыбнувшись, инженер.

Во всех движениях Мачина сквозила уверенность. Но она каким-то образом была перемешанная с простотой. Чай чаем, а, справляясь с обязанностями гостеприимного хозяина, командир ненавязчиво начал другую тему.

– А что ты, Борис Васильевич, думаешь по поводу американской техники? Как она тебе?

– Да в целом их самолёты на уровне наших, в чём-то получше, в чём-то похуже. Вот в отделке салонов хороши, такой комфорт создают для лётчиков, аж зависть берёт…