Книга Казаки на персидском фронте (1915–1918) - Алексей Емельянов

– Ну нет, по всей Персии они все же не кочуют. Да им и неинтересно. Они имеют право кочевать без стеснения в пределах своих территорий… Ну, не знаю, в привычных местах, что ли! Летние становища или кочевки называются яйлаки, а зимние в долинах – кишлаки. Они пользуются полной автономией. Натуральных повинностей не несут… Как называется это племя, около Кянгавера, – не знаю. Масса племен…

– Вы спрашиваете, – налоги? Да как же с них получить? Нет, не платят… Может быть, где-нибудь и платят?! Во всяком случае, крайне редко.

– А что же, они мусульмане?

– Курды?

– Нет, вообще – кочевники.

– Формально конечно, они в большинстве – процентов восемьдесят – шииты, но среди них масса сектантов. Есть такая секта – Ахл-и-Хакк, или секта «людей истины». Они веруют в периодическое воплощение божества. Персы-шииты называют их «Али-илахи», т. е. обоготворители Али, зятя Магомета.

– Откуда Вы это все знаете, Михаил Григорьевич? – спросил я.

– Откуда?

Он посмотрел на меня.

– Человек один есть в Тегеране. Русский. Вот поживете, и Вы с ним познакомитесь. Любопытный тип. В Персии живет двадцать лет. Много чудес рассказывает. Ну, так вот… на чем я остановился. Да, о кочевниках. Кочевому образу жизни благоприятствует масса факторов. Во-первых, общий упадок персидской экономической культуры. Пригодные для обработки земли заброшены. Арыки, керизы засорены. Леса истреблены. Кем? Временем, войнами, историей. Конечно, и специфические климатические условия Персии имеют значение. Средняя высота нагорий Иранского плоскогорья – тысячи четыре футов над уровнем моря. Но здесь масса нагорий – плато в восемь, девять тысяч футов. Они высоки, для земледелия негодны. А летом эти нагорья покрыты травой – великолепные пастбища. То же нужно сказать и о более низких равнинах. Летом они выжжены солнцем, как это плато. Видите, что кругом, а зимой здесь трава! Для скота хорошо. Кочевники и занимаются скотоводством. Примитивным, конечно. Овцы, козы, молоко, шерсть. Об улучшении пород они и не думают. Понятия не имеют. Тоже и о способах стрижки шерсти. Никаких забот. Шерсть продают. Торгуют. Ну, как торгуют? Грубая шерсть идет на бечевки, палатки, шатры, а из нежной делают войлоки, ткани. Не они, конечно, работают, а в городах персы-ремесленники… Между прочим, верблюжью шерсть в большом количестве вывозят из Персии в Европу. Вот я вспомнил о верблюдах! Мы их с Вами уже видели. Здесь масса караванов, в особенности верблюжьих. Персы любят верблюдов. Лошадь здесь на втором месте. На первом вьючное животное – мул, осел, верблюд. Лошадь менее вынослива, да и кормить ее дорого. Осел и верблюд едят всякую дрянь – сухую траву, колючки, мох. О них мало заботы, а выносливость!.. Куда же лошади! Верблюды здесь в большом почете. Все делают. Даже почту возят. На востоке Персии – большие пустыни. Так, через эти пустыни – дромадеры[30] служат почтовыми курьерами. Выносливые бестии!

Запорожец умолк. Мы уже ехали по кривым ухабистым переулкам города.

– Видите, как я вас просвещаю, – сказал Запорожец и выскочил из автомобиля около двухэтажного невзрачного дома.

* * *

Мы должны были осмотреть Кянгавер и выяснить возможность открытия здесь первого земского лазарета. Городок небольшой на полпути между Хамаданом и Керманшахом. Назревала крупная операция – на Багдад, а войска на этом участке от Хамадана до Керманшаха протяжением больше двухсот верст не имели ни одного лазарета, ни одного питательного пункта, ни бани… Ничего, кроме этапных пунктов. В Кянгавере стоял сводный эскадрон Первой кавказской кавалерийской дивизии и этапная рота. Ханский тенистый сад всегда был наполнен солдатами, идущими на Керманшах и обратно, измученными дорогой и жарким солнцем. Кянгавер был естественной станцией двухсотверстного пути; здесь нужно было открыть госпиталь, питательный пункт и баню. Так и было сделано. Командир корпуса настаивал на этом, и мне пришлось учиться на живом деле. Я никогда не видел питательного пункта и не знал, как вкапывается котел и как выглядит кипятильник. Сотрудники мои, два врача и девять сестер милосердия, были люди хорошие, и некоторые из них имели опыт. Дело закипело. Через две недели в ханском доме и в двух палатках в саду разместился небольшой госпиталь на 100 кроватей. На питательном пункте весело дымили котлы, вмазанные у садовой стелы, и стояли четыре новеньких жестяных кипятильника. Человек сто в день получали обед и чай. В саду у северной стены поставили навес, и до сотни проходящих мимо усталых солдат могли одновременно в нем разместиться на отдых.

* * *

В узкой длинной комнате с маленьким окном у самого потолка после обеда сидело человек шесть земцев. В комнате, приспособленной под столовую из какого-то чулана, было прохладно, и не хотелось уходить. Вбежал солдат и, запыхавшись, сообщил, что из Керманшаха по телефону уполномоченного просит командир корпуса. Оказалось, что звонил корпусный врач по приказанию командира корпуса, требовавшего безотлагательно послать санитарный отряд вперед в Керинд, за 200 слишком верст отсюда, и там развернуть лазарет. Это было очень трудно сделать, так как во всем был недостаток, а главное, не было денег и перевозочных средств.

Корпусный врач кричал в телефон:

– Так Вы отказываетесь? Отказываетесь? Так и доложить командиру корпуса?

– Мы не отказываемся, но я только указываю вам на затруднения, в каких мы находимся. Разрешите подумать и дать вам ответ через полчаса.

Когда персонал узнал о содержании разговора, в столовой поднялся шум. Сестра, графиня Б., девушка лет двадцати, категорически заявила:

– Мы не поедем.

Старшая сестра милосердия, светлейшая княжна Л., тоже сказала, что ехать нельзя, так как «тетя Мисси» запретила куда-нибудь двигаться без разрешения. Так звали свою тетку, уполномоченную В[сероссийского] 3[емского] С[оюза] в Персии графиню С.А. Бобринскую, ее племянницы, сестры милосердия Б. и Л.

С докторами было еще хуже. По их словам выходило: медикаментов мало, персонала тоже. Если разбить все пополам и отправить в Керинд, то выйдет ни то ни се. Доктор Д. упирался:

– Я не выеду из Кянгавера, пока старшая сестра не извинится за вчерашнее оскорбление.

Вчерашнее оскорбление заключалось в следующем: в Персии после жаркого дня, вечером, обитатели города располагаются на крышах. Крыши плоские, и в каждом доме есть специальная винтообразная лестница с глиняными ступеньками из внутренних покоев на такую крышу. По вечерам персонал лазарета обычно проводил короткое время на плоской крыше ханского дома, любуясь золотым закатом и синевою гор, жадно глотая прохладный воздух после трудового знойного дня. Старшая сестра признала недопустимым с точки зрения морали, нравов такое сидение в поздний час одной из своих подчиненных на крыше, и тут же при докторе отчитала сестру, приказав ей удалиться. Сестра в слезы. Еще утром я пытался всех помирить. Неудачно. Обиженная сестра к обеду не вышла, а доктор и Л. сидели с надутыми лицами.

После разговора с корпусным врачом я слушал горячие споры, отказы, а потом заявил решительно: