Книга Опасные тропы - Иван Цацулин

Дни выдались солнечные. Свежий ветер гнал над самой землей легкие паутинки. Чистые, в густой зелени улицы заводского поселка дышали покоем и счастьем. За высоким забором – территория «Красного Октября», обширные цехи, дворы, склады.

В лесу появились наконец грибы. После работы Аня хватала корзину и убегала в недалекую рощу. Убегала одна, она с детства привыкла к одиночеству, к тому же после возвращения с границы нужно было о многом подумать, многое понять, как-то осознать. Ни одним словом не намекнула она о возникшем у нее интересе к делу, ради которого Соколову необходимо приехать сюда, но мысль об этом деле не давала ей покоя… Раз уж полковник КГБ, начальник одного из отделов Комитета бросает все и едет на «Красный Октябрь», – стало быть, что-то серьезное. Полковник не хочет, чтобы кто-нибудь знал о том, что он чекист, и взял с нее твердое обещание никому не говорить об этом. Она, конечно, не скажет, но ведь это значит, что где-то поблизости враг, а она не знает, кто он, что делает. Больше того, она даже не чувствует его, и после встречи с «рабом божьим» там, на КПП, уже не удивляется этому – враг хитер. Она не удивляется своему неумению почуять чужого, лишь начинает немножечко презирать себя за чрезмерное простодушие, за доверчивость. В эти дни ей очень хотелось поговорить с кем-то, может, с Василием Фомичем или с Виталием, излить душу, но слово, данное полковнику, вынуждало к молчанию. А мысли, тревоги, сомнения требовали одиночества. Виталий никак не мог понять, что с нею происходит. Так было и сегодня, в воскресный день.

Дом директора завода напоминал дачу. Посетитель прежде всего попадал на обширную веранду, на противоположном конце которой – всегда открытая дверь в небольшой сад, а направо – двери в комнаты. Веранда, как обычно в летнее время, была чем-то средним между гостиной и домашним клубом. Вот уже часа два инженер Ельшин томился на диване, перелистывая «Огонек». Ельшин – еще молодой человек, в светло-сером костюме, с аккуратно повязанным галстуком. У него уверенные неторопливые движения человека, знающего себе цену. Время тянулось медленно, а Ани все не было, и ожидание ее наконец основательно наскучило Ельшину. Он почувствовал себя не очень удобно: ребусы разгаданы, кроссворды решил, журнал успел прочесть от корки до корки, а ее все не было. По веранде то и дело проходили Зинаида Савельевна, жена Василия Фомича, Анина тетка, с детства заменившая ей мать, домашняя работница Брянцевых – Степанида, лет шестидесяти, морщинистая, вечно брюзгливая, ее сынок Пашка-инвалид, длиннорукий верзила с застывшим в неподвижной гримасе уродливым лицом – результат контузии на фронте. Пашка-инвалид всегда молчит, он мало что понимает в окружающем его мире, лишь следуя наставлениям матери, упрямой и сварливой Степаниды, научился кое-что делать. Пашка по состоянию здоровья нигде не работает и находит утешение, помогая матери в доме Василия Фомича Брянцева. И вот все они нет-нет да и пройдут через веранду, бросая взгляд на инженера. Ельшину постепенно становится не по себе, он все чаще смотрит на часы, на кусочек улицы, видный с того места, на котором он расположился. Все же не выдержал, сказал с обиженным видом Зинаиде Савельевне:

– Скоро два, а ее нет. Ну разве же так можно? Как маленькая. Вы бы повлияли на нее, Зинаида Савельевна.

– Надоело скучать? – усмехнулась Зинаида Савельевна, полная, с бледным, иссеченным морщинами лицом, с густой проседью в волосах. – А ты б тоже – корзиночку в руки да в компании с Аней по грибы… Вот и некогда было бы скучать. Да разве тебя в лес затянешь? Тебе только по тротуарам передвигаться, – она с добродушной насмешкой окинула фигуру Ельшина.

– Образование дает манеры… э-э… так сказать, воспитанность, а она ведет себя как-то странно.

Зинаида Савельевна поправила:

– Образование дает человеку не манеры, а знания. А насчет твоих переживаний, Виталий, с ней самой поговори, я в эти ваши дела не вмешиваюсь. В Аню верю, она взрослая и серьезная девушка.

Ельшин сконфузился, забормотал:

– Да разве я что… Да я…

Забавляясь растерянным видом Ельшина, Зинаида Савельевна подняла трубку зазвонившего телефона:

– Ты, Василий? Скоро дома-то будешь? Десятый раз слышу… Хоть бы помылся с дороги, а то прямо по цехам пошел. Думаешь, если ты директор, то так и должен поступать? Да не выговор тебе, а только замечание пока. Дал бы хоть посмотреть на себя, какой след на тебе Москва оставила. Постарайся поскорее быть.

Ельшин тихо, взволнованно произнес:

– Душевный вы человек, Зинаида Савельевна…

– Чудак ты такой! – рассмеялась женщина. – А вот что тебя беспокоит, никак не пойму?

– Как приехала Аня из Красногорска, будто подменили ее, замкнутая стала, меня избегает… все какого-то Ивана Ивановича поджидает. Случилось там у нее что-нибудь, что ли?

– Сочиняешь, Виталий. И не случилось ничего, и тебя она вовсе не избегает. А Иван Иванович Соколов – старый друг нашей семьи, ученый-историк, к нему ее ревновать вроде бы ни к чему.

Ельшин хотел возразить, сказать, что он и не ревнует, что его лишь беспокоит поведение девушки, но разговор был прерван неожиданно возникшим шумом. У обочины остановился заводской грузовик. Из кабины выскочил подвижной худой парень в синем бостоновом костюме, с измызганным коричневым портфелем в руках. Быстро поднялся на веранду; всем лицом, худощавым, загорелым, приветливо улыбнулся:

– Зинаиде Савельевне почтение. Со счастливым возвращением хозяина завода…

Зинаида Савельевна недовольно прервала:

– Всегда-то вы так, товарищ Михеев, нескладно у вас как-то получается. И не хозяин он, а директор, и не с фронта вернулся, а с совещания в Москве. Что с ним там могло приключиться? Берегись трамваев, троллейбусов – и жив будешь.

Михеев помялся с ноги на ногу, потом повернулся назад, к грузовику, махнул видавшим виды портфелем:

– Давай, ребята, заноси.

Двое рабочих внесли на веранду чемоданы. Михеев пояснил:

– Василий Фомич просил доставить.

– Ставьте сюда, потом разберемся. – Зинаида Савельевна озабоченно огляделась вокруг, удивленно сказала: – И куда это Степанида делась? Ведь на кухне сгорит все. – Быстро ушла.

Рабочие появились снова, на этот раз они тащили что-то, старательно завернутое в парусину. Михеев смешно сморщил нос, огляделся:

– Куда бы эту штуку запихнуть?

– Что это? – поинтересовался Ельшин.

– На ощупь – картина в раме, – пояснил Михеев.

– Картина? – заинтересовался инженер. – Пусть тащат на кухню, после Василий Фомич сам разберется.

– И то правда, – согласился Михеев.

Закончив свое несложное дело, рабочие ушли. Михеев мялся на веранде.

– Послушайте, Виталий Ефремыч, – обратился он наконец к Ельшину, – вы, видать, давно тут дрейфуете, не встречали в здешних широтах Дусю?

– Ваша Дуся, Семен Сидорович, дрейфует с кем-нибудь в другом месте, – иронически отозвался инженер.