Книга Белый квадрат. Захват судьбы - Олег Рой

Его напарник оказался серьезнее. Он тут же заявил, что на него у меня сил не хватит, а потом добавил еще кое-что о моих родственниках, преимущественно о матери. Мне на это было плевать: в действительности мать моя была еще хуже. Но все-таки в бой мы вступили. Конечно, Камигава был опытнее и тренированнее, так что вскоре я в полной мере испытал все прелести хадака-дзимы[29]. Но только враг мой напрасно торжествовал. Угадайте, почему?

– Вы уже знали, что такое сэой отоси?[30] – улыбнулся Спиридонов. Этому броску Фудзиюки научил его в самую первую очередь.

Ощепков кивнул:

– Да, вы правы, так все и было, а поскольку в список достоинств Камигавы отнюдь не входили богатырские габариты, кувыркнулся он знатно, едва не врезав встающему с полу Манабе. Тот, от греха подальше, предпочел улечься на пол.

«Где-то я это уже видел», – подумал Спиридонов, вспомнив госпиталь и то, как Фудзиюки бросил все тем же приемом сэой отоси здоровенного, как сумоист, бугая так, что его гэта едва не зашибла второго опасного противника.

– Вся наша карусель закончилась прибытием Ивана Акимыча в компании Фудзиюки, – продолжил Ощепков. – Увидев разгневанного Сэнума, я уж и решил, что мне влетит по первое число, да прогадал. Сэнума подхватил обоих еще не очухавшихся семинаристов и потащил их к отцу Николаю, а я остался с Фудзиюки.

Он словно и не заметил происходящего, но из его дальнейших слов я понял, что все он видел.

– Знаете, Васа, – сказал он, – если бы вы твердо не решили стать священником, я бы очень советовал вам заняться дзюудо. Я мало видел тех, кто столь же хорошо приспособлен к нему, а среди европейцев и подавно, хотя исключения, конечно, бывают…

Он расфокусированным взглядом посмотрел мимо меня, вдоль коридора; сейчас я думаю, он вспоминал вас. У меня такое впечатление, что Фудзиюки не просто так обращал внимание на русских учеников. Он тоже по вас скучал, Виктор Афанасьевич, хотя это, конечно, очень слабое утешение, я понимаю…

Спиридонов кивнул.

– Я ответил ему, что вовсе не собираюсь быть священником, по крайней мере не настолько серьезно решил, чтобы не думать о каких-то других вариантах.

– Так что если вы согласитесь быть моим сэнсэем… – сказал я, но он отрицательно покачал головой:

– Нет. Я бы вас взял, Васа, но вы сейчас говорите с умирающим. Моя печень разлагается, отравляя кровь и медленно пожирая меня изнутри. Думаю, я заразился чем-то при переливании крови. Во Франции считают, что так может передаваться желтуха. Так что мне осталось недолго, намного меньше, чем хотелось бы. В моем ян растет инь, и скоро его чернота зальет все светлое. У вас будет другой учитель.

Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся:

– Вы не боитесь трудностей. Вы слышали что-нибудь о Кодокане?

Да, о Кодокане я слышал. Попасть туда мечтали многие. Я кивнул.

– Думаю, нелишне вас предупредить, что Кодокан вам покажется адом, – сказал Фудзиюки, употребив французское le enfer, но я понял. – Там вам будут не рады. Здесь вы все-таки у своих под надзором, а в Кодокане могут покушаться и на вашу жизнь.

И вновь посмотрел вдоль коридора, отстраненно. На сей раз я не мог предположить почему. И не понял, почему ответил ему, что это меня не пугает.

Ощепков поймал взгляд Спиридонова:

– Скажите, а у вас бывает, что вы говорите что-то до того, как понимаете смысл сказанного?

Спиридонов отрицательно покачал головой.

– А вот у меня в тот раз было именно так, – задумчиво произнес Ощепков. – Ума не приложу, зачем я тогда это сказал.

* * *

– Однако эта история имела неожиданное и очень неприятное продолжение, – продолжил Ощепков. – Оказывается, свидетельницей происшествия была та самая мадемуазель эмансипэ. Она как раз была у владыки, выпрашивая очередную подачку (мадемуазель неплохо устроилась в Японии, третируя своих земляков и выбивая с них деньги на свои непонятные нужды), когда туда примчались мальчишки, на которых напали Камигава с Манабе. Владыка, конечно, ситуацию в момент разрешил, но при этом Сэнума не преминул упомянуть, что Камигава с Манабе тоже получили свое от русского ученика (к счастью, он моего имени не назвал). Отец Николай выговорил и Сэнуме, такое бывало с ним редко, но самое плохое, что Горячковская все это видела и мотала на ус. Спустя самое короткое время либеральная пресса России вылила на миссию ушаты грязи. Расстроены были все – и Сэнума, и преосвященный Сергий, и добрейший Позднеев, вообще, по-моему, не раз доведенный до слез этой энергичной и дурно воспитанной дамой, и лишь один владыка хранил совершеннейшее спокойствие и даже пытался удержать отца Сергия, когда тот вознамерился дать опровержение, но тщетно. Опровержение было дано и, кажется, возымело обратное действие – для русской либеральной прессы отец Николай стал удобной мишенью на долгие годы. Он сносил это с поразительным терпением. Однажды я услышал от него фразу: «Благословляйте проклинающих вас, а вдвойне – если вам откроется, что это вам же на пользу». Произнес он ее с улыбкой, и лишь потом, после общения со Свирчевским, я понял, к чему была эта фраза. Появление Горячковской было одной из составляющих «операции прикрытия», и владыка об этом, конечно же, знал.

Впрочем, от этого несправедливые обвинения в его адрес не стали менее несправедливыми и менее обидными, но отец Николай был настоящим учеником Христовым. Когда его ударяли по правой щеке, он подставлял левую и этим повергал противников к своим ногам. Вы, конечно, знаете историю ронина Савабэ, пришедшего убить «развратителя нравов Никораи» – и ставшего первым священником-японцем? Увы, но владыка не принадлежал нашему миру, он еще при жизни казался гостем из мира горнего. Ему было чуждо все, что волновало Генштаб, контрразведку и лично подполковника (уже подполковника) Свирчевского. Иначе у нас в Японии был бы агент, в одиночку способный заменить целую агентурную сеть.

– Вы им восхищаетесь? – глядя на Ощепкова исподлобья, спросил Спиридонов.

– Им нельзя не восхищаться, как нельзя не восхищаться красотой рассвета, например, – пылко ответил Ощепков. – Как невозможно не восхититься панорамой гор Камчатки. Он сам – лучшая из христианских проповедей, и Японии с ним очень повезло. Я верю, что насажденное им вырастет, вырастет, несмотря на все проблемы, какие были между Россией и Японией, и все, какие еще последуют. А отношения между нашими народами еще очень долго будут сложными, и мне очень жаль, что это так. Япония – прекрасная страна, и японцы – прекрасные люди. Да вы и сами знаете…

Я говорю и утверждаю это, хотя и прошел через Кодокан. Знаете, после скандала с Горячковской я думал, что мне не судьба туда попасть. Через некоторое время я стал невольным свидетелем разговора Сэнума с Фудзиюки. Когда наступила зима, Фудзиюки стало настолько плохо, что нам прислали (по его рекомендации) другого учителя дзюудзюцу, а сам Фудзиюки лежал в своей спальне, называемой в миссии кельей. Я же вызвался приносить ему все необходимое, пищу и воду.